База знаний

К четвертому веку римская церковь на Западе осудила все, что имело отношение к гностицизму, как ересь, в то время как в Восточной церкви, центр которой находился в Константинополе, дух подлинного христианства уцелел немного дольше. Такие мудрецы, как Василий Кесарийский, Григорий Нисский, Григорий Назианзин,(59) Евагрий Понтийский и Диодох, епископ Фотики,(60) продолжали устно передавать «тайные учения для избранных» посвященным во внутренние мистерии христианства.(61) Они трактовали Библию аллегорически, поясняя, что тайны (Священного Писания могут быть раскрыты только «благодаря Гнозису«.(62) Они придавали особое значение почитанию Марии как олицетворению Софии и учили, что цель христианства - «стать Богом».(63) На Западе дух христианского гностицизма тайно проник в господствующую церковь благодаря мистическим текстам, приписанным Дионисию, приверженцу Павла.(64) Сегодня считается, что эти трактаты принадлежат перу неизвестного монаха шестого века, который намеренно назвался «Дионисием», чтобы заявить об авторитетности текстов, которые в ином случае были бы признаны ересью. Как нам известно, этот автор был учеником языческого гностика Прокла, последнего философа платоновой академии, которую император Юстиниан в 529 году принудительно закрыл, положив конец ее выдающейся тысячелетней истории.(65) Но исходя из утверждения, что первыми христианами были гностики, возможно, со временем эту точку зрения будут считать ошибочной, и тексты оценят как принадлежащие перу гностического мастера первого века, как о том в них и сказано.

Дионисию нет дела до исторического Иисуса. Его Иисус - символическое изображение Логоса.(66) Он считает, что существуют два евангелия: общедоступные учения церкви и тайное евангелие, которое «символично и предполагает посвящение» и «никогда не должно быть разглашено для непосвященных».(67) Дионисий восхваляет чудеса «божественного просветления, в которое нас посвятила тайная традиция наших священных учителей».(68) У повествований и символов христианства существует один смысл для посвященных и другой для непосвященных:

«Мы уверены, что символические сочетания придуманы не для них самих, но для неизглаголанного знания, которое по своей святости для непросвещенных недоступно, а открывается только испытанным его любителям, не увлекающимся при рассмотрении священных символов детскими мечтами, но простотой своего ума и силой созерцания возносящимся к простой и сверхъестественной истине их».(69)(Новозаветные апокрифы; редакция и коррекция специалистов Всероссийского Вестника «РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ» (И.П.Х.).)

«Не думаю, что внешняя форма придуманных символов существует втуне. Это защитное одеяние, предохраняющее толпу от постижения Невыразимого и Невидимого. Только подлинные приверженцы святости знают, как прекратить ребячески толковать тайные символы. Только они наделены разумом, не ограниченным условностями, и умением чутко созерцать, чтобы прийти к простой, удивительной трансцендентальной Истине, которую эти символы олицетворяют».(69) (Перевод наш. - Д.С.)

Эти тексты имели огромное влияние на умы. Никакие другие труды не переводились и не комментировались так же часто, за исключением Библии и произведения Боэция «Об утешении философией», которому также удалось сохранить дух гностицизма даже в буквалистское Средневековье.(70) Боэций описывает, как в заключении, на которое он был осужден за ересь христианским императором Теодорихом, к нему явилась сама София, чтобы обучить его философии. Его труды были так популярны, что, хотя он видел Богиню и ни разу не упомянул Иисуса, христиане-буквалисты позднее стали утверждать, что он был из их рядов.(71) А самого Боэция Теодорих подверг пыткам, а затем приказал забить дубинкой до смерти за ересь.

Несмотря на неослабевающие попытки буквалистской церкви подавить «еретические» школы христианского гностицизма, некоторые из них продолжали действовать. Павликиане продолжали существовать до десятого века, манихейство - до третьего, а симониты - до четырнадцатого.(72) С десятого по четырнадцатый век на Балканах павликиане процветали как «богомилы», что означало «друзья Бога»(73) - традиционное имя гностиков, которым впервые воспользовались пифагорейцы. У них даже был собственный «гностический Папа».(74) А в 1211 году антибогомильский совет обвинил их в проведении «нечестивых таинств, наподобие эллинских языческих обрядов».(75) Один из их противников-буквалистов пишет с отвращением:

«Они отрекаются от богатства, испытывают неприязнь к царю, высмеивают старших по рангу, осуждают аристократов и запрещают рабам повиноваться своим хозяевам».(76)

В двенадцатом веке под влиянием богомилов возникли катары (от греч. katharos - чистый).(77) Это учение в течение многих лет было преобладающей формой христианства на землях Франции, Испании и Италии.(78) Катары также называли себя «друзьями Бога»(79) и осуждали буквалистскую церковь, называя ее «церковью антихриста». Они утверждали, что являются живыми преемниками подлинного христианского наследия, которое втайне продолжало существовать и у которого было множество сторонников «по всему миру».(80)

Как и первые христиане, катары были вегетарианцами, верили в перевоплощение и считали ветхозаветного Бога Иегову деспотом.(81) «Пистис София», раннее христианское евангелие, объясняет, что Христос учил «устами брата нашего Павла».(82) Катары придерживались этой традиции, утверждая, что Иисус никогда «не был в этом мире во плоти, лишь дух его был в теле Павла».(83)

Даже противники уважали катаров за их доброту и великодушие. Католик Бернард Клервоский пишет:

«Если спросить у них, то лучших христиан и не найти. Речи в высшей степени достойны порицания, а сказанное они подтверждают делом. Что же до их морали, то они никого не обманывают, не притесняют и ни на кого не нападают».(84)

Несмотря на это, буквалистская церковь учредила печально известную инквизицию специально для истребления катаров, чем та и занималась с беспощадным воодушевлением, заживо сжигая мужчин, женщин и детей. В 1139 году католическая церковь начала созывать соборы, которые выносили приговоры еретикам. Папа Римский Иннокентий III заявил: «любой, кто попытается обзавестись собственными взглядами и суждениями о Боге, противоречащими церковной догме, будет предан сожжению без сожаления».(85) Любому, кто согласится принять участие в этой кампании против катаров, он пообещал отпущение грехов и вечное спасение, а также земли и имущество, конфискованные у еретиков. Это положило начало ожесточенной тридцатилетней резне, опустошившей южную Францию. К примеру, в Сен-Назере было убито двенадцать тысяч человек, а в Тулузе - десять тысяч.

Инквизитор Бернард Гай учил, что никто не должен спорить с неверующим, а только «вонзить свой меч ему в живот как можно глубже».(86) Когда командующего легата Арно спросили во время осады Безье, как отличить, кто катар, кто - нет, он ответил: «Убивайте всех, Бог узнает своих». Не выжил ни один ребенок.(87) В 1325 году Папа Римский Иоанн XXII заметил, что многие катары бежали в Боснию, где благоденствовали богомилы, как будто в «Землю Обетованную».(88) Гротескным прообразом нацистского террора послужил указ, согласно которому катары, сменившие свою веру на католическую, должны были нашивать себе на одежду желтый крест, а также теряли гражданские права,(89) а в восточной Европе инквизиторы натирали еретиков жиром и запекали живьем в печах.(90) Если бы когда-либо потребовалось доказательство того, что гностики называли католичество церковью антихриста вполне оправданно, оно налицо.(91)

И все-таки, несмотря на преследования, свободный дух гностицизма невозможно было уничтожить. Он вдохновил немецкого мистика Экхарта, который писал о Софии и учил, что в сердце христианства, иудаизма и язычества лежат одни и те же мистические доктрины.(92) Он вдохновил ринеландских мистиков Таулера и Сузо, которые также называли себя «друзьями Бога».(93) Он послужил вдохновением для бесчисленных групп вольномыслящих, вроде «Братьев и сестер свободного духа» в Европе, которые учили: «Евангелие содержит поэтический вымысел, который не соответствует действительности».(94) В Англии он вдохновил левеллеров, рантеров, диггеров и квакеров.(95)

Он также воодушевил многих крупных деятелей западной культуры - Данте,(96) Леонардо да Винчи, Микеланджело, Пико делла Мирандоло и большинство великих умов эпохи Возрождения, которые основали новую Платоновскую академию;(97) протестанта-гностика Якоба Беме, которому София являлась в видениях.(98) поэтов - Блейка, Мильтона и Гете, создавших свой гностический миф;(99) ученых Галилея, Коперника и Кеплера, которые возродили пифагорейство; философов Декарта, Фихте, Шеллинга и Гегеля, которого порицали за принадлежность к гностикам-валентинианам.(100)

Карл Юнг, наряду с Зигмундом Фрейдом стоявший у истоков психоанализа, изложил христианский гностицизм понятным для двадцатого столетия языком. Он писал Фрейду, что София гностиков была «перевоплощением древней мудрости и может снова появиться в современном психоанализе».(101) Он также утверждал: «не остается никаких сомнений, что многие гностики были психологами», а причиной психических расстройств стал считать отсутствие посвящения.(102) Он писал:

«Всю жизнь я работал и учился, чтобы обнаружить то, что эти люди уже знали».(103)

Когда ему было за сорок, под псевдонимом христианина-гностика второго века Василида Юнг написал собственный гностический текст под названием «Семь наставлений мертвым». Это выдающееся произведение обращено к встревоженным умершим, ожидания которых были обмануты христианским буквализмом и которые являются перед рассказчиком, причитая: «Мы вернулись из Иерусалима, где не нашли того, что искали».(104) Юнг считал эту работу источником всех своих последующих открытий, но, хотя и распространил ее среди друзей, запретил публиковать ее до своей смерти, в страхе, что пострадает его репутация в научных кругах.(105)

Из обнаруженной в 1945 году библиотеки гностических текстов Наг-Хаммади институт Юнга приобрел коллекцию, известную теперь как «Кодекс Юнга». Переводы этих работ подтвердили, что многие из его догадок о христианском гностицизме были удивительно верны. На закате своей жизни он участвовал в телевизионном ток-шоу. Его знаменитый ответ на вопрос о том, верит ли он в Бога, был нестареющим гностическим утверждением: «Я знаю, что Бог существует. Мне не нужно верить, я знаю».(106)