Два года спустя после Платейской битвы и верхний, и нижний город были окружены стенами, так как прерванная войной постройка стен Пирея тоже была возобновлена. Каменоломни полуострова доставляли для этого обильный материал, и в то время как городские стены носили ясные следы слишком поспешного сооружения, портовые постройки воздвигались с большей заботливостью и меньшей расчетливостью относительно издержек.
На протяжении полутора миль тянулись стены вокруг всего полуострова, следуя за впадинами его скалистых берегов и включая в себя три бухты, образующие его гавань. При устье гавани возвышались друг против друга по две башни на таком близком расстоянии, что могли быть соединены цепями, — это были морские ворота Пирея. Стены толщиной приблизительно 16 футов, были сложены из прямоугольных плит без всякого цемента и достигли при Фемистокле, рассчитывавшем, впрочем, удвоить этот размер, до 30 футов высоты. Укрепление это, окружавшее наиболее ценные из всех сокровищ Афин, его корабли, верфи, доки и морские склады, должно было стать образцовой постройкой и сделать возможным обеспечение при помощи самого незначительного гарнизона неприкосновенность Пирея, несмотря на соседство завистливых морских держав.
Сооружение Пирея составляло гордость Фемистокла; это было после создания флота второе его творение, придавшее Афинам значение большого города. Фемистокл делал поэтому все возможное, чтобы поощрять рост юного города и населить пустое еще недавно пространство полезными обитателями. По его предложению, был облегчен доступ в город иноземным ремесленникам, техникам и художникам; беднейших из них временно избавляли от уплаты податей, которых город требовал от всех находившихся под его охраной.
За неимоверно короткое время изменился внешний вид Афин. Несколько лет назад все вокруг них было пустынно, и сам город почти был стерт с лица земли; теперь же, словно по волшебству, возникли два больших города на расстоянии не более полутора часа друг от друга, два городских замка, огибаемых далеко раскинувшимися стенами, и две гражданские общины, находившиеся в деятельнейшем соревновании между собой. Теперь, конечно, было недостаточно и прежних правительственных центров, так как приморский город, быстро сложившийся из чужеземных и самых разнообразных элементов, требовал энергичного полицейского управления. Поэтому был увеличен состав должностных лиц; для Пирея были назначены особые полицмейстеры (астиномы) и торговые смотрители (агораномы); точно так же были учреждены особые должности для надзора за мерой и весом и за торговлей хлебом (метрономы и ситофилаки).
Вслед за этим надо было учредить особые правительственные места для управления морским делом, причем одни ведомства следили за торговым портом, так называемым эмпорионом, а другие — за военными гаванями. В особенности чувствовалась потребность в учреждении такого ведомства, которое заведовало бы всем военным материалом; для весьма сложного ведения книг этого ведомства необходим был целый персонал писцов. Когда же потребовалось пополнить военный флот, назначались особые комиссии граждан, к которым причислялись другие должностные лица для управления кассой. Таким образом, со времени возникновения рядом со старым городом нового значительно расширился во все стороны и круг общественных дел.
После саламинской и платейской побед Афины нуждались и в преобразовании государственных учреждений. Эти события осуществили то, чего страшилась одна партия и на что надеялась другая. Город был спасен благодаря патриотическому порыву всего населения, мужеству и преданности всех сословий. Бедные и богатые соперничали друг с другом в проявлении этих добродетелей, и вынесенные совместно страдания снова скрепили братские узы между гражданами. Поэтому справедливость требовала, чтобы всем досталась и равная доля гражданских почестей и прав. До той поры еще держалось в силе солоновское постановление, по которому только лица, принадлежащие к первому имущественному разряду, получали доступ к почетным государственным должностям. Отныне эта привилегия должна была оскорблять вполне справедливое самосознание низших классов, так как именно люди бедные, из которых составлялся флотский экипаж, больше всего содействовали победе. К тому же многие из зажиточных граждан были разорены войной, так как всего более пострадали именно землевладельцы, собственность которых стала жертвой огня. Неужели следовало еще оскорбить этих людей, к числу которых принадлежал и Аристид, лишив их вдобавок гражданских прав? Опасность эта грозила им, и вследствие этого еще в платейском лагере начались среди обедневших землевладельцев предательские происки и заговоры; развитие их было парализовано только благодаря присутствию духа у Аристида.
Движимое имущество вообще приобрело постепенно такое значение в Аттике, что поземельная собственность никак не могла уже больше (как некогда было постановлено Солоном) считаться мерилом благосостояния и залогом надежного образа мыслей граждан. Аристид, остававшийся в полном смысле слова «праведным», потому что не придерживался незыблемых постановлений, а видел истинную справедливость в правильном отношении государственных учреждений к развитию условий общественного быта, признал необходимость политической реформы и сам предложил дать отныне гражданам всех четырех имущественных классов равные права на занятие государственных должностей. Он мог сделать это, не изменив своим политическим воззрениям, потому что был убежден, что, поступая так, не идет вразрез с духом законодательства Солона, что и сам великий законодатель не навсегда установил эти преграды, но что, и по его мнению, с развитием в массе политической зрелости должны были уравняться и политические права. Задачей мудрого законодательства было идти навстречу возникавшим притязаниям низших сословий, и Аристид поступил весьма умно, не предоставив этого движения в пользу развития конституции Фемистоклу и его последователям, так как этим он доказал, что и «осторожные» граждане, вождем которых он считался, поняли дух времени и безусловно признали справедливость притязаний всех граждан на участие в верховных правах.
Так прошли первые годы после битв при Платеях и Микале. Приведение в порядок внутренних дел, новое устройство разоренных городов и главнейшим образом раздоры, снова разделившие только что возобновившийся Эллинский союз на две враждебные партии, готовые открыто воевать друг с другом, — все это так поглотило внимание греков, что им и думать некогда было о каких-либо совместных внешних предприятиях. К счастью для греков, персы оставались спокойными и не имели мужества воспользоваться этим временем для нового наступления. Наконец-то союзные дела были хоть внешне приведены в порядок. После того как пелопоннесцам не удалась их попытка возвысить Спарту до роли единственной великой державы, Спарта должна была стараться удержать свое значение столичного города рядом с Афинами; задача эта была нелегка, и это было ясно доказано превосходством энергии и идущей напролом решительностью афинян при Сестосе.
Однако и положение Спарты не было неблагоприятным; она все-таки с успехом и славой выступала еще в недавнем прошлом во главе греческих сухопутных и морских сил; такого положения Спарта никогда еще не занимала до той поры, и оно-то и внушало ей ее безграничные притязания. Гегемония ее на суше и на море была торжественно подтверждена новым союзным кодексом, а во главе ее стояли два энергичных Гераклида, победители при Платеях и Микале, которые, казалось, лучше всего могли защитить честь Спарты. Павсаний в особенности носился с великими планами, и чем ненавистнее были ему оковы, налагаемые эфорами на его честолюбие, тем нетерпеливее искал он случая приобрести на полях битв новую славу и влияние.
Наконец-то стало возможным выполнить сообща платейские постановления и продолжить освобождение эллинских городов. Пелопоннесцы выставили для этой цели 20 кораблей, афиняне — 30 под управлением Аристида и Кимона. К ним присоединилось еще значительное число ионийских кораблей, так что в общей сложности собралось до ста судов, как это и было определено платейскими постановлениями. Всем союзным флотом предводительствовал Павсаний; отплытие флота произошло, вероятно, весной 476 г. до н.э.(олимп. 75,4), в то самое время, когда другой царь, Леотихид, продолжал поход в Фессалию с целью сломить власть Алевадов, до конца остававшихся на стороне неприятеля.
На этот раз грекам уже не нужно было разыскивать флот, оспаривавший у них морское владычество; они сами могли избрать место для борьбы, и быстрое передвижение их судов доказывает, что никакое предприятие, обещавшее успех, не казалось их вождям и в особенности самому главнокомандующему слишком отдаленным или смелым. Однако очищения Архипелага было мало, желательно было предупредить возможность возвращения варваров и навсегда закрыть для них те сухопутные и морские пути, по которым они некогда вторглись в Европу. Поэтому внимание было одновременно устремлено на севере на Босфор, а на юге на Кипр.
