Таким образом, область эта стала новым эллинским центром, совместная защита которого от всякого нападения вменялась в обязанность всем союзным государствам, так что не могло больше быть и речи об ограничении обороны страны одним только южным полуостровом, вместе с тем получалась и новая гарантия безопасности окраин аттических владений. Сами Платеи сохранили полную самостоятельность, город был вновь отстроен, и перед воротами его было основано национальное святилище в честь Зевса-Освободителя, у алтаря которого ежегодно должно было совершаться благодарственное победное торжество, сопровождаемое каждые четыре года особыми празднествами, состязаниями и раздачей призов. В то время как все остальные союзные государства должны были участвовать в этих празднествах через депутатов и праздничные посольства, платейцам была поручена особая почетная обязанность заботиться о могилах павших воинов и ежегодно чествовать их память жертвоприношениями и молитвами. Наконец, было положено основание новой союзной системе обороны: было решено всегда иметь наготове для защиты отчизны союзное войско, состоящее из 10 000 пехотинцев, 1000 всадников и 100 военных судов. Нет сомнения, что одновременно с этим были решены распределение военных повинностей и способ управления военными силами.
Все эти распоряжения, воскресившие союз, основанный некогда на перешейке, были сделаны от имени всего народа контингентами войск, образовавшими в данную минуту как бы эллинское национальное собрание; такое единодушие сделалось возможным только благодаря Аристиду, как человеку, пользовавшемуся всеобщим доверием; по его предложению, были сделаны те постановления, которые освятили кровавую победу и придали ей истинное значение.
Последним деянием собравшегося войска был поход против Фив, чтобы согласно принятому на себя обязательству наказать упорнейшего союзника национального врага. Через одиннадцать дней после битвы Павсаний подступил к городу, требуя выдачи вождей партий, ответственных за политику Фив. Только после двадцатидневной осады он добился этой выдачи. Тем временем Аттагин успел бежать; Тимагенида же и остальных вождей Павсаний повелел казнить как изменников, распустив предварительно союзное войско.
Платейская победа была первой решительной победой изо всей войны, так как при Марафоне и Саламине было нанесено поражение только мужеству врага, здесь же было уничтожено его могущество вместе с могуществом его союзников. День Платейской победы может поэтому считаться настоящим днем спасения Эллады; опасность миновала, и этим завершилось десятилетие греческой истории, далеко превышающее все прежние ее эпохи необычайностью событий и важностью их последствий. Греческий народ, уединенно живший до той поры в глубине своих кантонов, внезапно становится участником мировых событиях. Мы не имеем, однако, исторического описания этих событий, которое бы возникло одновременно с ними. В течение почти целого поколения оно предоставлялось устной передаче; с местностями, где происходили сражения, со священными дарами и могилами были связаны рассказы, постепенно становившиеся народным достоянием, и поэты старались не только украшать те или другие памятники глубокомысленными надписями, но прославлять и деяния войны за освобождение. Различные городские общины добивались стихов у Симонида, чтобы этим засвидетельствовать свое участие в борьбе. Не было поэтому недостатка в богатых преданиях в ту пору, когда Геродот лет через сорок после Марафонской битвы занялся описанием греко-персидских войн, но предания эти не были ни полны, ни вполне беспристрастны или достоверны. Во всех войнах, в столь необычайной степени нарушающих жизненные условия страны и требовавших участия всего народа, мифы шаг за шагом сопровождают события, а у такого богатого фантазией народа, каким были эллины, мы меньше всего можем ожидать той сдержанности, которая заставляет добросовестно придерживаться одних только фактов. К тому же вслед за войной за освобождение все еще нигде не водворилась тишина, и продолжавшееся возбужденное состояние далеко не благоприятствовало трезвому пониманию и занесению на страницы истории всего случившегося. Радостно сознавая значение одержанных побед, все помнили только все блестящее и великое, увеличивали необычайное до размеров чудесного и тем изменили характер истории. Поэзия, со своей стороны, содействовала яркому освещению отдельных дней и славных подвигов, для того чтобы посредством воспоминания о них поднять настроение умов.
Из таких преданий черпал свои сведения Геродот, на описаниях которого преимущественно основано все сообщаемое нами относительно греко-персидских войн. Вследствие этого мы менее всего можем верить ему безусловно в тех случаях, где точная передача событий становится невозможной без письменных памятников и где вместе с тем более всего встречается искушение искажать истину. Это в особенности относится к оценке численности неприятельского войска. Относительно этого греки с самого начала находились в неведении, и так как по мере увеличения превосходства неприятельских сил возрастала и собственная слава греков, то цифры постоянно увеличивались в устах народа. В распоряжении историка не было точных сведений из неприятельского стана, чтобы по ним поверять преувеличения собственных соотечественников. Во времена Геродота народное предание до такой степени сплелось уже с историей войны за освобождение, что не было никакой возможности с точностью отделить истину от вымысла. Кроме того, следует принимать в расчет и поэтическую натуру самого историка, неохотно устранявшую рельефные черты предания; так, например, он с полной верой принимал за подлинный факт рассказ о том, как померкло солнце в то самое время, когда Ксеркс переходил через Геллеспонт, ибо это совпадение исторических событий с естественными явлениями природы нравилось его поэтическому миросозерцанию, между тем, как по достоверному исчислению, затмение совершилось лишь два года спустя.
Что же касается изложения Геродотом исторических фактов, то доверие к нему возрастало, по мере того как становились обширнее и основательнее новейшие исследования по истории греческой старины. Хотя Геродот очень любит останавливаться на всем необычайном, чудесном в процессе развития человеческих судеб, даже заходит в этом направлении дальше, чем вообще совместимо с беспристрастным историческим исследованием, тем не менее неподкупная любовь к правде и неутомимость в расследовании истинного хода событий составляют отличительную черту его характера. Хотя труд его рано приобрел большую известность и еще в отдаленные времена подвергался всевозможным нападкам, тем не менее никакие существенные заблуждения или искажения истины у него не могли быть доказаны. Труд же этот, если оставить в стороне некоторые легко заметные слабые стороны, отличающие Геродота как историка, носит несомненный отпечаток полной достоверности, и отдельные факты являются перед нами в такой безыскусственной связи, что мы можем признать Геродота вполне надежным авторитетом, хотя мы и лишены возможности проверить его описания греко-персидских войн отчетами других современников.
Рассказ Геродота совсем не отличается хвастливостью, он далеко не старается изобразить время греко-персидских войн временем счастья и блеска. Напротив, Геродот считает землетрясение, непосредственно перед Марафонской битвой разразившееся на острове Делос, божественным указанием на то, что начинается пора, которая в короткое время принесет Элладе больше горя и бедствий, чем прежде выносилось ею в течение двадцати поколений. К тому же Геродот далеко не слеп в отношении симпатических сторон в характере врага или слабостей собственных соотечественников. Правда, он страстно ратует за эллинские нравы там, где они проявляются в своей чистоте, за любовь эллинов к свободе и родине; разница между греками и варварами ощущается им в полной мере; он даже считает возможным совершение последними таких поступков, которые по своей нелепости кажутся нам вполне невозможными. Но, как ясно все-таки видно из всего его сочинения, слава эллинов далеко не была полной и ничем не смущенной! Только благодаря подкупу сохранилась нераздельность флота близ Артемисиона; корабли были удержаны перед Саламином силой, и только вследствие стечения случайных обстоятельств досталась под конец совершенно деморализованному войску решительная победа при Платеях. Платон имел поэтому полное основание сказать, что во время этих всеми прославляемых войн случилось многое такое, что принесло мало чести грекам. В особенности же всего менее можно говорить о национальном успехе эллинов, так как только соки двух главных государств отвратил от Эллады грозившее ей рабство.
