Крушение флота у Афона могло привести лишь к краткому перерыву в великой борьбе народов. Флот, собственно, погубило ненастное время года, но, насколько в этом несчастье можно было усмотреть виновность той или другой личности, ответственность за него обрушилась на Мардония. Полный безграничного доверия царь поставил этого молодого человека, томившегося от бездеятельности, во главе морских сил и в то же время заменил всех прежних правителей прибрежных областей. Мардоний начал свою деятельность со смелых нововведений; он отверг все распоряжения Артаферна, удалил деспотов, которые под верховной властью Персии правили городами, и возвратил народным собраниям право обсуждения общественных дел. По его действиям легко угадать человека, чье смелое самосознание увлекало его далеко за пределы исконных принципов персидской политики,– такого человека, который хотел показать себя государственным деятелем, одаренным самостоятельностью суждений и широтой взглядов. Относительно способов дальнейшего ведения войны он точно так же не хотел больше слышать ни о мести тому или другому городу, ни о возвращении на родину известных семей эмигрантов; его помыслы были направлены лишь на завоевание всех западных земель, Европы с ее цветущими городами; в порыве честолюбия он лелеял мысль стать когда-нибудь наместником Ахеменидов по ту сторону моря и властвовать над Греческим государством. Оттого-то его так снедало нетерпение скорее расположиться на зимние квартиры в Северной Греции, и непременно в том же году, в котором он выступил в поход из Средней Азии; ему хотелось скорее возвестить тестю о завоевании новых земель за морем.

Но с той поры, как афонская катастрофа расстроила все эти планы, царские милости снова посыпались на тех людей, которые прежде тщетно пытались отсоветовать столь бурный и слишком далеко идущий способ ведения войны. Под влиянием Писистратидов, которые, явившись в Персию в сопровождении своих прежних придворных, неутомимо работали и в Сардах, и в Сузах во имя своих выгод, составлен был новый план войны, имевшей на этот раз в виду лишь Среднюю Грецию. Наказание Эретрии и Афин, говорили теперь, должно быть первой и безотлагательной задачей персов; выполнение этого плана к тому же, казалось, было облегчено многими обстоятельствами. Для похода против Афин под руками есть наилучший руководитель в лице Гиппия, при содействии которого будет приобретена также и важная поддержка его прежней партии; спартанцам вовсе не будет неприятно, если Гиппий, которого они так безуспешно попытались возвратить в Афины, будет восстановлен в прежней власти с помощью персидских войск; они рады будут, если этим способом Гиппий получит возможность сломить крепкой диктатурой своеволие непокорного города, чей дерзкий дух самостоятельности возрастал год от года. Пробираясь между группами беззащитных островов по кратчайшему и безопасному пути, можно проникнуть в самое сердце Греции, и тогда Афины со своими 50 военными судами будут не в состоянии воспротивиться высадке персов.

После несчастья, постигшего Мардония, нетрудно было склонить царя к принятию этого плана. В нем отсутствовало все несоизмеримое, слишком необъятное, и оставлены были лишь строго необходимые задачи. Задуман был в полном смысле слова аттический поход, такой поход, которого давно требовали и честь Ахеменидов, и слово, данное царем. И вот, не теряя времени, стали набирать воинов, и на всем побережье закипела работа на верфях. Особенное внимание при этом обращалось на постройку транспортных судов, на которых можно было бы перевозить конницу,– потому что от Гиппия узнали, в чем слабая сторона аттического войска; к тому же всем было памятно, что и сами Писистратиды утвердили некогда свою деспотическую власть, опираясь на помощь иноземной конницы.

В то же время было обращено внимание на пограничные области Персидского царства; обычно пользовались соседской завистью между греческими государствами, чтобы своевременно иметь сведения обо всех опасных действиях, которых можно было ожидать после понесенных персами потерь.

Эта осмотрительность не была лишней. В том же году или в начале следующего поступил донос на жителей Фасоса, на которых окрестные города давно уже смотрели с завистью. На этот остров прибыли еще во времена царя Гигеса (олимп. 15; 720 г. до н.э.) поселенцы с Пароса и после многих неудач и тяжкой борьбы основали тут государство, пределы которого распространились и на твердую землю; они покорили или же оттеснили в глубь страны дикие фракийские племена и нашли в серебряных и золотых рудниках, открытых еще до финикийцев, источник неисчерпаемых богатств. Рудники Фракии и самого острова давали столько прибыли, что это небольшое государство, не прибегая даже к обложению частного землевладения налогами, при помощи таможенных и других пошлин получало в хорошие годы до 300 талантов дохода. Даже теперь, судя по массе древних серебряных монет, выбитых на острове и в его колониях, можно составить представление о прежнем богатстве жителей Фасоса и о распространении их торговой территории на фракийском материке.

Обладая такими средствами, они не лишены были также и духа гражданственной предприимчивости, который побуждал бы их употреблять свое необычайное богатство на избранные и достойные цели. Еще в ту пору, когда Гистиэй осаждал их остров, они построили военные суда; теперь же, когда они вблизи увидали гибель великой персидской армады, они задумали смелое дело – снова отделиться от Персидского царства, в которое они были включены Мардонием, и основать у себя свободный общинный быт.

Зависть соседей помешала исполнению этого намерения; по всей вероятности, тут действовали именно фракийские прибрежные города, которые, заботясь о сохранении своей собственной независимости, выдали все замыслы фасосцев; они призвали персов, чей флот был еще достаточно силен, чтоб обезоружить захваченных врасплох островитян. Те вынуждены были разрушить свои стены и выдать свои корабли, которые и были отведены в Абдеры. С этой поры Абдеры стали опорным пунктом персидского могущества на северной окраине Эгейского моря, само их местоположение вполне содействовало тому, чтобы отсюда персы, опираясь на помощь укрепленных мест на Геллеспонте, могли удерживать в повиновении фракийско-македонские области, снова покоренные Мардонием, эксплуатировать рудные богатства бассейна реки Нестос и зорко следить за побережьем, в то время как на другой окраине моря, у подошвы Тавра, будет подготавливаться новый поход против Афин.

Началу вооруженного нападения предшествовали мирные мероприятия. Опытные люди, пользовавшиеся доверием царя, были отправлены в сопровождении переводчиков в греческие города; они получили поручение потребовать от греков принесения земли и воды, символов подчинения, и в подкрепление своих требований указать на следующий за ними флот. На островах почти везде их заявление было услышано; это и можно было предвидеть, потому что мелкие государства Архипелага не имели выбора, сознавая, что никто не защитит их от напора превосходящей вражеской силы. Посылая настоящую миссию, персы имели, однако, больше всего в виду Эгину, о значении которой они так много слышали от Писистратидов. Это островное государство, находясь поблизости от афинских гаваней и прямо напротив них, могло в высшей степени быть пригодным для служения целям персов, поэтому посылка царских послов в Эгину и повлекла за собой весьма важные последствия.

Предыдущая | Оглавление | Следующая