Но сколько бы организация царства ни наполняла всех помыслов Дария, он не мог ограничиться этим одним. Он должен был военными подвигами показать себя достойным преемником Кира, тем более, что все были расположены видеть в его образе правления отсутствие смелого духа предприимчивости. Кроме того, из спокойной дворцовой жизни его изгоняло честолюбие его супруги Атоссы, дочери Кира, считавшей себя членом и старшей и младшей линии и поэтому как бы призванной не дать погибнуть тому воинственному характеру, который ее отец придал Персидскому царству.
Тем не менее предприятия Дария носят вполне своеобразный отпечаток. Наученный примером своих предшественников, он старался избегать громадных приобретений, равно как и нашествий, направленных внутрь страны. С его точки зрения, следовало округлить государство и доставить ему открытием новых морских путей большую долю участия в международных отношениях. На востоке он замышлял расширить государство вплоть до гор Индии, включить в него область Инда до пограничных степей, сделать страну Инда доступной для караванной торговли и открыть реку для судоходства. Восточной границей он признавал Аравийскую пустыню, северной – степи туранских народов. На западе, напротив, не было естественных границ, ибо узкие морские пути, казалось, еще только манили персов на противоположный материк, покорение которого должно было являться естественным завершением существовавших до тех пор владений. Азиатские фракийцы были уже подвластны Дарию; о богатстве же той части Фракии, которая лежала на противоположном берегу, свидетельствовали фасосские серебряные монеты. Особенно же манили Дария слухи о золоте скифов и об обширных судоходных реках их страны, изливавшихся будто бы в широкий морской бассейн. Здесь он надеялся проложить новые торговые пути и, предприняв в сопровождении своего флота поход вдоль берегов, присоединить к своему государству ряд важных городов. Скифские отряды, служившие в войске Дария, обещали облегчить предприятие, и после того как по его повелению берега были предварительно исследованы Ариарамном, он решился лично предводительствовать великим предприятием, впервые приведшим войска Передней Азии на европейский материк (олимп. 66, 4; 513 г. до н.э.). Царские гонцы в первый раз призвали к оружию всю военную силу вновь организованного государства, и неимоверная деятельность обнаружилась особенно в гаванях Ионии. Здесь именно были в избытке те средства, опираясь на которые Дарий уже мог обещать себе успех похода; отсюда преимущественно пришло и первое возбуждение к нему, так как тираны городов надеялись найти случай заслужить отличие и награды важными услугами; сами же города были в такой степени связаны с Понтом, что никак не могли существовать без непрерывных сношений с ним. Благодаря походу Дария они надеялись еще более властвовать на Понте, избавиться от дани скифским князьям и от постоянной боязни их нападений; наконец, они надеялись с большей безопасностью расширить свои торговые сношения за пределы узкой береговой полосы. Отсюда и проистекало общее участие Ионии в этом предприятии, которое казалось почти чем-то национально-ионийским. Ионийские династы составляли военный совет великого царя, и все, что только известно было в Ионии по части прикладных наук: искусство, техника, опытность и знание морского дела,– все это, казалось, созрело только для того, чтобы служить опорой персидскому царю в этом великом предприятии. Никогда еще не обнаруживалось в таком совершенстве все то, на что была способна Иония.
Что персидскому царю вместе с тем доставлялись и средства покорить лежавшие на противоположном берегу эллинские города, что ему помогали все более теснить и суживать свободную Грецию – об этом не думали в торговых городах. Напротив, нет сомнения, что ионийские греки, особенно самосцы, еще прежде враждовавшие с дорийскими колониями, с удовольствием видели, что оба мегарских колониальных города, Халкедон и Византии, стали ближайшей целью похода. Таким образом, первые греческие города на западном материке были преданы варварам самими греками, и Мандрокл – глава самосских техников – не стыдился смотреть на сооруженный под его руководством мост через Босфор, посредством которого азиатский деспот наложил первые оковы на Европу, как на великое деяние эллинского духа и пожертвовал в национальное святилище самосцев картину, изображавшую понтонный мост и переход войска перед восседавшим на троне царем. Сам Дарий, стоя близ устья Босфора на том самом месте, где эллинские мореплаватели воздвигли алтарь Зевсу Урию, и, обозрев впервые мир понтийских вод и берегов, повелел соорудить в воспоминание об этой замечательной минуте две колонны, на которых персидским клинообразным шрифтом, равно как и на греческом языке (настолько считал он все предприятие персидско-греческим), были перечислены все народности, составлявшие его войско. Следующей целью его похода был Истр. Ионийские корабли направились из Босфора по знакомому пути к устью Истра, чтобы соорудить мост несколько выше того места, где разветвлялась река; сухопутное же войско прокладывало себе путь через владения фракийцев и гетов, значительно увеличиваясь в числе вследствие присоединения к нему тех племен, вожди которых насильно принуждались к военной службе. В числе этих племен были и долонки, жившие на узкой полосе земли близ Геллеспонта под управлением своих царей из аттического дома Кипселидов. В самом узком месте Мильтиад соорудил поперечную стену для ограждения своего маленького полуострова от северных варваров. Он старался упрочить свое положение и на противоположном берегу и с этой целью вступил в сношения с Крезом, хорошо понявшим значение аттического царя. Он находился с ним даже в таком тесном союзе, что когда однажды Мильтиад был взят в плен лампсакийцами, Крез угрожал разорением их городу, если они не выдадут немедленно пленного. За бездетным Мильтиадом последовали его племянники, сыновья Кимона, убитого Писистратидами, сперва Стезагор, при котором продолжалась борьба с Лампсаком, а затем Мильтиад, окруживший себя стражей и полный смелыми замыслами распространения своего владычества на окрестные острова и берега в ту самую минуту, когда застиг его поход Дария и сделал против его воли орудием чужих завоевательных планов.
Близ Истра обе части персидского войска снова соединились, два дня подряд флот плыл вверх по течению реки. Весьма вероятно, что рассудительный Дарий не имел ничего иного в виду, как только сделать с этой стороны границей государства Дунай, подобно тому как на востоке границей был Инд. Сооружение понтонного моста должно было служить только доказательством господства великого царя над могучим потоком и распространить страх перед силой его оружия и среди населения при дунайских земель. Что он не хотел бездельно и без всякой меры подвигаться вперед по ту сторону реки, явствует уже из того, что возвращение его к мосту ожидалось не позднее чем через два месяца. Дарий отличался больше стремлением к открытиям, нежели к завоеваниям; он хотел наследовать страну и вместе с тем прославиться тем, что как достойный преемник Кира он посредством персидского оружия завоевал почет имени персидского бога в степях туранских.
Во время этого похода войска блуждали в неисследованных степях, заманиваемые скитавшимися вокруг них скифами. Они терпели большую нужду; держаться срока, назначенного для возвращения, не было возможности, и среди ионийских князей, оставленных для охраны моста, ввиду долгого отсутствия войска, было сделано предложение сломать мост, предать царя и воспользоваться случаем, чтобы погубить все войско без всякой опасности лично для себя. Из всех заговоров, угрожавших могуществу Дария, это был самый опасный; он зародился в среде тех племен, которые из числа последних были вынуждены следовать за войском, в центре заговора находился афинянин Мильтиад, все планы которого были разрушены вторжением персов; заговор этот, со всеми его важными последствиями, без сомнения, был бы выполнен, если бы и здесь греки не пошли против греков же. Гистиэй был главой малоазиатских властителей, управлявших греческими городами под верховным господством Дария. Он легко убедил их, что владычество над Милетом, равно как и господство всех остальных царей, так тесно связано с царской властью, что уничтожение ее равнялось бы самоуничтожению. Так как вообще ионийцы ничего не вынесли из этого похода на север, кроме славы, и прибыли, и сверх того ожидали величайших выгод и для своей торговли, то мнение Гистиэя одержало верх, и спасенный им Дарий благополучно вернулся с остатками своего войска на правый берег Дуная.
Так как при персидских походах человеческая жизнь не принималась в расчет, то, несмотря на громадные потери, скифский поход мог чествоваться, как великий подвиг царя. И действительно, царство Ахеменидов было значительно расширено, Геллеспонт и Босфор перестали разобщать между собой страны, и Истр стал считаться новой границей государства.
Многое, однако, приходилось еще сделать, чтобы превратить обширный материк, лежавший внутри этих пределов, в сатрапию государства и заставить признать там авторитет великого царя. Для этой цели там был оставлен с восьмидесятитысячным войском Мегабаз, которому Дарий оказывал особое доверие как одному из своих лучших государственных людей и полководцев; сам же царь переправился близ Сеста через Геллеспонт и вернулся в Верхнюю Азию, предварительно приняв все предосторожности для обеспечения азиатской стороны пролива, на случай, если бы скифы почувствовали желание предпринять в виде возмездия поход в Азию. Долгое время после персидского вторжения скифы все еще оставались в состоянии сильного возбуждения и не хотели признавать дунайской границы; во все последующие годы их летучие отряды доходили до Эгейского моря, и Мильтиад должен был бежать перед ними из своего царства.
