Поликрат спас свой престол, но могущество его было потрясено, морское владычество уничтожено. Он не мог собственными своими средствами восполнить эту ужасную потерю, он нуждался в деньгах и союзниках. Счастье его, в которое он снова принимался верить, казалось, доставило ему вовремя и то и другое. В ту самую минуту, когда он придумывал новые средства спасения, у дверей его замка постучались посланные из Магнесии, которая, став городом персидской сатрапии, воскресла из развалин. Они принесли тайную весть от Ороита, которому Камбис вверил наместничество в Передней Азии. Послы сообщили, что господин их лишился милостей великого царя; он знает, что по возвращении Камбиса из Египта его ожидает злая участь; для того чтобы отвратить свою гибель, он ищет покровительства и убежища у могущественного тирана, хочет явиться к нему со всеми своими сокровищами и разделить их с ним.
Противостоять этому соблазну было для Поликрата делом совершенно невозможным. Когда он убедился из слов Меандрия, самого близкого к нему лица, в подлинности выставленных на азиатском берегу богатств, ничто не могло более удержать порыва его слепого увлечения: ни просьбы осторожных друзей, ни предостережения со стороны его дочери, со слезами удерживавшей его даже тогда, когда он вступил уже на галеру.
Быстрыми ударами весла направился он, полный сладких надежд, к материку, где ему уже мерещились наполненные золотом ящики. Но там внезапно на него напали поджидавшие его стражи Ороита и повлекли к виселице. Сон его дочери сбылся. Повелитель Самоса висел на морском берегу между небом и землей, «омываемый Зевсом, умащаемый лучами солнца, служа пищей птицам небесным». Так кончил свою жизнь Поликрат в олимп. 64, 3 (522 г.).
Ороиту было первоначально дано поручение продолжать деятельность Гарпага, упрочить и постепенно расширить власть персов на малоазиатском берегу. Это так плохо удалось ему, что, как бы в насмешку над персидским оружием, вслед за покорением Ионии, в Самосе образовалось новое ионийское государство, какого еще и не видывали до той поры; даже целые береговые полосы и острова были вновь утрачены персами. Силой нельзя было справиться с могущественным тираном, тем лучше удалась хитрость. Слуги Поликрата были задержаны после страшной кончины их господина; остальным же самосцам сатрап дал свободу, чтобы благодаря этому облегчить себе на будущее время занятие острова. Но сам Ороит не воспользовался плодами своей низости. Самос остался самостоятельным государством под управлением Меандрия, но морское владычество Самоса было уничтожено, и вместе с этим погибла последняя сила, которая, быть может, могла еще послужить преградой дальнейшему наступательному движению персов.
Вслед за гибелью своего покровителя, которому Меандрий был всем обязан, он выступил в качестве друга народа и соорудил алтарь в честь Зевса Избавителя, но потом удалился в крепость, как деспот. Азиатские ионийцы не были в состоянии вернуться, подобно афинянам, от тирании к правильной жизни под сенью законов. Ни одно государство не испытало в такой степени, после самого блестящего из всех греческих деспотических правлений, все проклятие, тяготеющее над тиранией – долгие неурядицы, разложение и деморализацию народа, и ни одно государство не пало так низко после кажущегося величия. Прекрасный остров погиб после целого ряда преступлений и бедствий; когда Меандрий провластвовал в течение нескольких лет, младший брат Поликрата Силозон, которому представился случай услужить Дарию, был возвращен им в Самос. Осада и опустошение острова были одними из первых деяний юного царя вслед за вступлением его на престол Кира.
Тем временем само великое Персидское царство испытывало сильнейшие потрясения, и в то самое время, когда блестящим образом расширялось его внешнее могущество, во внутренних делах государство приближалось к полному своему разложению.
Правда, громадные предприятия персидских войн, долженствовавшие присоединить к наследственным владениям азиатского государства еще целую часть света, удались не вполне. Боевое счастье, которому слепо доверялся Камбис, покинуло его в ту самую минуту, когда он с заносчивой самонадеянностью не хотел знать никаких пределов своему могуществу. Со скудными остатками своего истомленного войска он должен был вернуться с верховьев Нила, пройдя лишь пятую часть дороги, ведущей к оседлости свободных эфиопских племен, а о 50 000 человек, высланных им против священного Аммониума, до него с трудом донеслась молва, что они, застигнутые страшными степными бурями, погибли ужасной смертью в песках Ливии. Даже от предприятия против Карфагена, от этого любимейшего замысла царя, надо было отказаться, так как финикийцы не соглашались дать своих кораблей для этого нападения.
Таким образом, и на суше и на море высокомерный царь должен был признать пределы для своей власти; тем не менее, несмотря на все несчастья, владения отца были расширены им до громадных размеров; царство фараонов, исконных врагов всех государств Передней Азии, недоступная страна Нила, испокон веков замкнутая в себе и полная неподвижного самодовольства со всеми ее сокровищами и чудесами искусства, стала персидской провинцией, и египетское идолопоклонство, столь ненавистное народам Ирана, пало перед Ормаздом. Дикие аравийские племена поклонялись великому царю; финикийский и греческий флоты ожидали его приказаний; ливийцы, охраняемые окружавшей их пустыней, высылали послов в Мемфис, а из Сирты прибывали дары киренейских эллинов.
Сам Камбис совершению изменился во время походов. Доведенный своим счастьем до чисто султанской заносчивости, исполнившись затем во время своих бедствий еще более дикими страстями, он окончательно испортил свои отношения с персами. Еще до египетского похода он тайно умертвил своего младшего брата Бардию, называемого греками Смердисом, в котором как бы ожили все высокие добродетели отца, и с той поры он с отягченной грехом совестью царствовал из года в год все более жестоко и произвольно, посрамляя престол Кира пьянством и безумными преступлениями. Коронные персидские земли были в запустении, дисциплина и нравственность пали в Иране, чувствовался недостаток в руке сильного правителя.
Этим положением дел воспользовалась мидийская партия, сохранившая могущественное значение в Иране. Кажется, что сам Камбис вследствие недоверия своего к знатным персам дал магу Патизифу вместе с управлением дворцами и всеми сокровищами и значительные полномочия. Человек этот изменил ему, объявил престол Кира свободным и выдал своего брата Гаумату, похожего на умерщвленного Бардию, за младшего сына Кира; при обшей неурядице в стране партии магов удалось провести свою ложь. Они нашли приверженцев в стране благодаря тому, что возвестили утомленному войной народу освобождение от военной службы и налогов; внезапная смерть Камбиса, умершего на обратном пути из Египта во время пароксизма гнева, содействовала укреплению на престоле Лжебардии, и в то время, когда народ думал, что находится под властью сына великого Кира, маги уже похитили господство из его рода и снова перенесли центр управления страны в Мидию.
Но знатные персидские роды отнюдь не желали так легко отступиться от своих верховных прав. Вожди их, представители семи знатнейших родов, сошлись для обсуждения положения вещей. Все они были равны друг другу по происхождению, но по древности и значению своего рода и по близкому родству с Киром первым между ними, несомненно, был Гистасп, глава младшей линии Ахеменидов, которого Кир оставил в Персии в качестве своего представителя. Это был человек уже пожилой, вследствие этого он передал свой сан со всеми его почестями и обязанностями своему сыну Дарию, которому было тогда 28 лет. Дарий казался как бы рожденным для господства; говорят, будто сам Кир видел его во сне восседающим на его престоле.
В связи со своими соплеменниками ему удалось как бы вторично основать Персидскую монархию, которая в своем новом виде была не менее достославна, чем в старину. Партия магов была застигнута в их замке и истреблена; их царство, основанное на обмане, было уничтожено, но чтобы снова сплотить государство, отвыкшее от всякой солидарности и всякого порядка и всюду вышедшее из колеи, чтобы всюду уничтожить сопротивление и измену и снова завоевать отпавшие сатрапии, требовалась долгая и тяжкая борьба. Лет пять спустя молодой царь мог считать победу решенной и воздвигнуть в воспоминание о ней величественный памятник около большой дороги, ведущей из Вавилона в Сузы. Бехистунский памятник имеет важное значение для греческой истории, им обозначается поворот в развитии азиатских государств, завершение дела, начавшегося избиением магов, восстановление персидского царства, чистого культа Ормазда и смелой политики Ахеменидов, не желавших оставить неоконченным начатое Киром покорение греков. С торжеством Дария была решена и предстоявшая борьба между эллинами и варварами, или, как отныне стали определять это различие,– между Азией и Европой.
