Царство Мермнадов держалось только своей династией, оно пало, как и все восточные государства, сразу, и тем внезапнее, что с самого начала династия эта основала свое могущество в собственной стране на силе оружия. Царь был в плену, войско распалось, Лидия перестала существовать. Беспрекословно подчинился Крез победителю, в чью пользу боги решили войну. С ним обращались великодушно, и он сохранил почетное место вблизи Кира, умевшего пользоваться советами развенчанного царя, его знанием малоазиатских жизненных условий и его сношениями с народами Запада. Присоединившись к свите персидского завоевателя, Крез исчез с глаз греков, но не из их памяти. Они не переставали рассказывать историю его жизни как замечательнейший ряд самых противоположных событий, придавая всему рассказу прелесть повествовательного дара ионийцев. История Креза не была предоставлена одному только народному преданию, но была обработана под влиянием жрецов и с религиозной точки зрения. На основании этого выставлялась на вид, с одной стороны, набожность царя, благодаря которой он заслужил особое покровительство дельфийского бога, с другой же стороны – его самомнение и то преувеличенное значение, которое он придавал своему богатству, чем он затемнил ясность своего суждения и вызвал резкий переворот. Вместе с тем указывали и на то обстоятельство, что со времен Гигеса, завладевшего престолом посредством убийства, над всем родом его тяготело проклятие, которому было суждено свершиться по законам вечной справедливости, нарушить которые не может даже сам Аполлон. Указывая на это проклятие, рассказ жрецов тем самым предупреждал упрек, который мог быть сделан пифийскому божеству за то, что оно не охранило лучше своего верного слугу, которому вся набожность не принесла никакой пользы. Само падение великого царя должно было прославить Аполлона.
Поэтому-то и рассказывают, как Крез после взятия города спасся в храме божества. Его ищут и предают врагам. Имя его предателя, Эврибата, перешло у эллинов в поговорку для определения самых низких людей. Царя связывают в храме, но оковы спадают с его рук; его увлекают в замок, но и здесь божество не позволяет сделать ему никакого зла, пока, наконец, Кир, пораженный целым рядом чудес, начинает обращаться со своим пленным с почтительным уважением.
Вероятно, существовало еще другое предание, согласно которому Крез не хотел пережить своего могущества и пожелал стать жертвой пламени вместе со всеми своими сокровищами. Такое самопожертвование павших царей неоднократно встречается в мифах и, быть может, и в истории Востока, и связано с обычаем оказывать почести богу солнца зажиганием драгоценных костров. Насколько было распространено это предание, явствует уже из того, что Крез изображался на старинных картинах в царском одеянии, со скипетром и лавровым венком, он торжественно восседает на деревянных подмостках и со жреческим спокойствием приносит жертву, в то время как высоко взвивается пламя.
Жреческая легенда, овладев этим преданием, превратила костер в эшафот и приписала Киру, врагу эллинских богослужений, такой жестокий поступок, который слишком противоречит религиозным идеям персов, для того чтобы заслуживать доверие. Далее, гласит легенда, проливной дождь, ниспосланный Аполлоном, потушил огонь, между тем как Геродот, которому приятнее всего были те подробности мифа, которые можно было связать с Афинами, вплетает имя Солона в рассказ о чудесном спасении последнего лидийского царя.
Падение Сард было страшным событием для всего греческого мира. Царство, служившее ему не только посредником, но и оплотом со стороны Востока, рухнуло бессильное, и по обломкам его приблизилась к берегу совершенно чуждая и враждебная сила.
Города должны были отстаивать свою гражданскую самостоятельность против Мермнадов, но язык, нравы и религия их не подвергались опасности, так как они же господствовали и в Сардах. Теперь же все стояло на карте, так как народы Ирана ненавидели иноземные обычаи, и по закону своей религии, должны была вступать в национальную борьбу против всякого поклонения кумирам. Поэтому насколько иудеи в Вавилоне с радостным ожиданием взирали на Кира как на покровителя культа Иеговы, настолько же трепетали эллины за свои города, храмы и алтари.
В минуту общего страха эллины сплотились теснее. Эолийские и ионийские города действовали сообща, хотя, правда, и теперь еще не все. Острова остались в стороне, так как не видели для себя опасности. Милет также не примкнул к союзу. Милетцы, некогда действовавшие сообща с Мермнадами, и теперь воспользовались первым случаем, чтобы заключить с новым властителем отдельный договор.
Национальная партия избрала своим центром Фокею, которая по присоединении эолийских городов к союзу представляла к тому наиболее удобств по своему местоположению. Фокейский гражданин Пиферм был по общему решению избран депутатом от нового союза, чтобы лично изложить перед эллинами, жившими за морем, положение вещей и требовать деятельной помощи. Среди роскошной обстановки, которая должна была доказывать благосостояние азиатских греков, Пиферм прибыл в Гифеон. В пурпуровом одеянии выступил он перед властями Спарты и старался изобразить как можно красноречивее общность интересов по ту и по эту сторону Архипелага. Но его мало слушали. Спартанцы, державшие наготове корабли с их экипажем для Креза, покорителя городов, отказали находившимся в опасности городам в какой-либо деятельной помощи, и для того только, чтобы лишь для вида оправдать почетное для них признание их гегемонии, они ограничились тем, что отправили в Азию депутата, который прибыл в стан персидского царя и от имени лакедемонского государства протестовал против враждебных нападений на греческие области.
