Война загорелась вдоль всей линии, когда умер первый из Мермнадов, в течение своего долголетнего царствования твердой рукой предначертавший направление политики своего дома. За ними последовал Ардис. Он продолжал нападения на Милет и благодаря неожиданному наступлению овладел возвышенно расположенной Приеной; это был город, в округе которого находился Панионион. Союз городов был разорван в самом центре своем; близлежащему Милету грозила опасность в его же собственном заливе; война принимала, казалось, быстрый оборот, как вдруг она была неожиданно прервана событиями, исходившими с совершенно иной стороны. Новая война со всеми связанными с ней опасностями грозила идущему по пути завоеваний лидийскому царству; ему пришлось бороться за собственное существование с народами востока и севера.
Еще во время Гигеса масса кочующего народа, жившего вдоль берегов Понта, находилась в состоянии возбуждения и брожения. Движение началось с массагетов, говорят, что они вытеснили скифов из их жилищ близ Каспийского моря и двинули их к Черному морю. Скифы же в свою очередь набросились на киммерийцев. Волнение охватило, таким образом, все берега Понта, и вскоре вся Передняя Азия почувствовала его последствия. Сами скифы пришли с берегов Каспийского моря в лидийское царство, властители которого старались сделать их безвредными и приняли в свое войско их большие отряды. Киммерийцы неоднократно продвигались толпами, в числе которых находились и треры, вдоль восточного берега Понта по направлению к югу и овладели скалистым полуостровом, на котором милетцы основали некогда Синоп. Они сделали этот город своим разбойничьим гнездом; отсюда они проникали внутрь Малой Азии и наводняли собой Лидию еще во времена Гигеса. Гигес оборонялся от них при помощи Ассура, главенство которого он еще признавал в то время, и погиб при новом нападении киммерийцев, после того как отделился от ассирийцев и поддержал против них Псамметиха. Борьба все еще продолжается в царствование Ардиса, и в самих Сардах нижняя часть города попадает в их руки. Число их увеличивалось по мере того как они победоносно шли вперед по Малой Азии; к ним присоединилось множество бродячего и недовольного народа, особенно же ликийцев, к которым принадлежал, вероятно, и тот Лигдамид, о котором упоминают как о вожде киммерийских полчищ.
Сначала киммерийцы могли казаться стесненным городам спасителями в беде, могущество лидийских царей было парализовано. Но приморские города уже давно страдали от застоя в северной торговле, и вскоре бедствия войны достигли и берегов Ионического моря.
Подобно голосу ветхозаветных пророков, раздался в Эфесе предостерегающий голос Каллина, старавшийся пробудить граждан от их обманчивого спокойствия. «Это не мир, как вы думаете,– вся вселенная наполнится войной»,– говорил он, и голос его не успел еще замолкнуть, как киммерийцы вторглись уже на побережье. Их привлекал богатый храм; они расположили свой военный обоз на полях, примыкавших к Каистру, и, алчные до добычи, теснились вокруг далеко прославившегося святилища Артемиды. Богиня охраняла свой храм, т.е. он не был ограблен, но зажженные факелы не раз бросались в него, и только тогда, когда вспыхнуло пламя, шайки удалились в долину Меандра, где они, взбешенные неудачей своего предприятия, разорили богатый город магнетов. Неожиданная гибель Магнесии была страшным предзнаменованием; она ужасающим образом напоминала о необузданной первобытной силе северных варваров, наполнявших собой задний план эллинского мира, и вся цивилизованная часть Средиземного моря, все города ее, соединенные между собой торговыми сношениями, трепетали от страха и испуга.
К счастью, орды киммерийцев не имели ни достаточного умения, ни терпения для продолжительной осады. Они неслись, подобно грозовым тучам, гонимым ветром, сами ослабляя себя бесцельным скитанием, рассчитанным только на приобретение добычи, и были, наконец, уничтожены в гористой стране Тавра.
Лишь только все успели успокоиться и опомниться после этого повсеместного бедствия, Мермнады (около олимп. 39, 2; 623 г.) снова твердой рукой захватили бразды правления. Садиатт, сын Ардиса, покорил Фригию и вслед затем опять начал войну против приморских городов. Прежде всего на очереди был Милет. Ионийский союз был в ту пору почти расторгнут. Милет стоял совершенно особняком, ибо в дни своего счастья он своей заносчивостью приобрел себе много врагов. Ему повредили также и его двусмысленные отношения к Гигесу. Так случилось, что из всех ионийских государств только Хиос помог своими кораблями милетцам. Лежащие по ту сторону моря дружественные ему города были слишком отдалены, чтобы иметь возможность помочь ему.
Никогда Милет не был столь велик, как в эту пору непрерывных бедствий. Сначала граждане пытались идти навстречу лидийцам. Но в низменностях долины Меандра они не могли совладать с превосходившей их конницей врага. Разбитые в двух сражениях, они решились ограничиться защитой самого города. С высоты своих стен они должны были видеть, как из года в год жатва с их полей и сбор с плодовых деревьев доставались врагу. Стада их нередко угонялись, ремесла были в упадке, сношения с внутренними землями затруднены, сельское население теснилось в городе, и хотя с моря движение было свободно и судохозяева удваивали деятельность, тем не менее с каждым годом становилось все труднее прокармливать слишком густо заселенный город.
В течение шести лет Садиатт вел войну, в течение пяти лет продолжал ее тем же способом его преемник Алиатт. Согласно той политике, которой, несомненно, под влиянием Дельф неизменно следовали Мермнады, они вели войну весьма человечно. Они брали для себя только жатвы с полей, но не разоряли человеческого жилья и не оскверняли храмов; мало того, когда во время пожара полей случайно загорелся и храм Афины, Алиатт счел своей обязанностью восстановить святилище. Пусть все видят, думал он, что новые властители Лидии умеют чтить постановления народного права не хуже эллинов; он хотел, чтобы борьба за гегемонию велась как бы между однородными государствами. Этим путем Мермнады скорее всего надеялись составить себе в городах партию, которая считала бы присоединение к лидийскому царству лучшей для себя политикой. В партиях же не было недостатка, особенно в Милете. Во главе управления здесь стал человек, который под именем Фрасибула управлял городом как тиран. Он с беспощадной жестокостью устранил со своего пути вождей враждебной партии и не чуждался никакого средства, которое могло бы служить упрочению его деспотического правления.
В ту пору человек, железной рукой подавляющий всякие распри и имеющий в виду определенную цель, был в высшей степени полезен. Кроме того, Фрасибул поддерживал еще личные отношения с коринфским Периандром, через которого получал сведения о том, что делалось по ту сторону моря. Через него он узнал (как повествует Геродот), что быстрое восстановление храма было повелено Алиатту Дельфами. Поэтому когда царь должен был предложить перемирие для этой цели, Фрасибул распорядился, чтобы до прибытия лидийского вестника все находившиеся в городе припасы были собраны на рынке и чтобы там было устроено со всеми удобствами празднество для граждан. Зрелище это не преминуло произвести свое действие, после рассказа посла о привольной жизни милетцев царь потерял всякую надежду овладеть городом силой. Напротив, Алиатт заключил с Милетом договор и союз, и вместо сгоревшего храма Афины были сооружены два святилища в память мирного прекращения долголетней войны.
Политические условия выгодно сложились для милетцев. Спокойствие в приморских странах было необходимо для Алиатта, потому что после того как ему удалось окончательно изгнать из Малой Азии киммерийцев, ему угрожала из Внутренней Азии еще большая опасность; приходилось защищать независимость лидийского царства против Мидии.
