Из всех греческих племен карийцы больше всего слились с семитами. Те из них, которые не были поглощены греческими государствами, были оттеснены на азиатский материк еще во времена Миноса; впоследствии они были частью покорены ионийскими и дорийскими колонизаторами, как например, гергифы, составлявшие в Милете угнетенный класс населения, частью же были еще далее оттеснены от берега. Отстав от ионийцев на пути развития, они выносили от них презрение и беспощадное высокомерие в обращении, так что со времени основания городов, когда новые поселенцы сделали карийских жен вдовами и принудили их к новому браку, между карийцами и ионийцами господствовала вражда. Поэтому-то карийцы склонялись более к лидийцам и мисийцам, чем к грекам; милетский Дидимейон считался совместным святилищем отнюдь не ими, а только ионийцами и эолийцами. Даже на чужбине ионийцы и карийцы так мало ладили между собой, что в Египте были вынуждены поселить их на разных сторонах реки. Но чем более карийцы исключались из настоящей городской жизни Ионии, тем более предавались они, по старому племенному обычаю, военному ремеслу, и насколько это было выгодно для них при благоприятных условиях, доказывается удачей Гигеса.
Поэтому легко понять, каковы должны были быть последствия воцарения в Лидии карийского наемника и какой ужас известие об этом распространило во всех ионийских городах. И в самом деле, могли ли Мермнады не занести с собой на престол мысли о распространении прибрежных городов, основании лидийско-карийской морской силы, а прежде всего мысли об отмщении надменным ионийцам! Они теперь покажут, что может сделать государство, в котором дух предприимчивости греков соединяется с обилием золота и с надежными силами, всегда отличавшими внутренние земли.
Если Сарды, древний город Кибелы, расположенный близ Пактола по склонам Тмола, изобиловавшего виноградом, и обозревавший с высоты своих укреплений благословенную долину Герма, и прежде были центром государства, то отныне они получали совершенно новое значение, новую жизнь; они стали военным станом, где оружие не бездействовало, где постоянно замышлялись новые планы, новые предприятия. Взоры правительства внезапно устремились с востока на запад, и первой целью Мермнадов было завладеть хорошо расположенными приморскими пунктами. Весьма разумно щадили они сначала могущественнейшие из приморских городов, подступиться к которым было не так легко, и старались завладеть морем с северо-западной стороны, близ полуострова Ида, древнего владения Трои. Здесь жило, как видно из встречающегося в Эолиде имени Гергифов, карийское население, на помощь которого рассчитывали. Эолийские континентальные города мало занимались морским делом, из всех ионийских городов в Милете было больше карийского населения и, так как Гигес нуждался для исполнения своих планов в цветущем приморском городе, он и воспользовался хитрыми милетцами для того, чтобы основать с ними Абидос. Он господствовал над всей Северной Мисией, даже за пределами Риндака, вблизи которого и основал в честь своего рода Даскилион.
Так властвовал он близ Пропонтиды и Геллеспонта, и ничто не свидетельствует в такой степени в пользу его дальнозоркой и верной политики, как то обстоятельство, что он прежде всего утвердился именно здесь, близ древней переправы переселявшихся народов, близ пролива, наиболее важного для морского владычества.
Одновременно с этим он преследовал свои честолюбивые замыслы и по ту сторону Геллеспонта. Особенно же, подобно тиранам Коринфа и Сикиона, искал он признания своей власти великими центрами прорицания. Ближе всех от него было святилище Бранкхиадов, но с ним карийский властитель не хотел и знаться. Поэтому он обратился в Дельфы и старался доказать самым щедрым поклонением, что уже издавна знал и почитал эллинское божество, и если в Дельфах ему и не разрешили основать собственную сокровищницу, то тем не менее без большого затруднения приняли царские дары. В принятии же этом заключалось признание династии, которая отныне могла надеяться, что дельфийское божество не будет по крайней мере препятствовать дальнейшим планам ее политики. Золотые сосуды и выполненные из серебра священные дары были выставлены под именем Гигадаса (детища Гигеса) в сокровищнице Кипселидов; это была такая масса благородного металла, какую греки никогда еще не видели собранной в одном месте. Гигес не мог послать в Дельфы более красноречивого ходатая; к тому же и некоторая доля зависти и недоброжелательства к святилищу Бранкхиадов и к чуждавшимся дельфийского божества городам Ионии могла также вызвать благоприятное настроение в пользу династии Мермнадов.
Но эти мирные отношения между греками и лидийцами не могли быть прочными, потому что с тех пор как лидийцы господствовали и над Эолидой и над карийским побережьем, они еще менее прежнего могли смириться с тем, что средняя береговая полоса, лучшие гавани и устья четырех больших рек находятся во власти независимых греческих городов. Хотели ли они двинуться из Сард и долины Герма к морю – перед ними стояла Смирна, господствовавшая над Гермейским заливом. Перед устьем Каистра находились родственные Смирне колофонцы, раздражавшие лидийцев своим богатством и независимостью своего гражданского духа; даже с гордым Милетом, стада которого паслись в долине Меандра на карийской почве, не могло установиться у лидийцев прочного согласия.
Тогда-то началась героическая пора Ионии. Все предложения сардского царя, не желавшего, конечно, присоединить к своему царству разрушенные города, были отвергнуты. Война была неизбежна, вспыхнула первая эллинская борьба за независимость.
Сначала города терпели большой урон. Они не получали никакой помощи извне. Связь с противоположным берегом была прервана; делосское союзное празднество, некогда соединявшее ионийцев, живших по ту и по эту сторону моря, уже давно не имело никакого значения. Городские владения тянулись далеко по берегу, не огражденные надежно со стороны внутренних земель и избалованные продолжительным спокойствием. У них не было никаких союзных отношений с дорийскими городами, имевшими на Книдском полуострове свое Триопиево святилище. Эолийские города чествовали, правда, совместно с ионийцами Дидимейского Аполлона, но они были бессильны; они сами распались на различные группы, из которых группа полуострова Ида составляла особый союз; кроме того, вследствие напора Мермнадов они впервые попали в зависимость. Наконец, и между собой ионийские города сохранили с прежнего времени лишь очень слабую связь. Со времени падения царских родов города, повинуясь черте, свойственной ионийскому характеру, все больше и больше расходились между собой. Зависть, существовавшая между ближайшими городами, противоположность двух столиц, Эфеса и Милета, не дали возникнуть настоящей общности интересов, прочным и единообразным учреждениям, и еще менее могли создать общую всем организацию войска. Города не сходились между собой даже в языке и нравах; всюду можно было узнать первоначальное различие древнейших обитателей берегов, и различие это еще более укрепилось кровавыми распрями между соседями. Наконец, даже в среде отдельных городских округов не было недостатка в серьезных неустройствах, происходивших из дробления на партии и из неоднородности самого населения. Всюду были карийские и лидийские сельские общины, неохотно подчинявшиеся управлению ионийских граждан.
Все это пригодилось лидийцам. Неожиданно из внутренних земель двинулся отряд лидийских всадников и, направляясь то в ту то в другую сторону, держал приморские города в состоянии вечного страха. Но не так-то легко было одолеть граждан; хотя геройские подвиги их и не нашли себе историка, но отдельные черты героизма все-таки сохранились в преданиях, и мужество смирнцев, изгнавших лидийцев за ворота уже завоеванного ими города, не было забыто. Мимнерм из Колофона, современник Тиртея, воспел их героизм в своих элегиях.
