Понятно, что эллинизация удавалась в очень различной степени, смотря по благоприятности местных условий. Случалось иногда, что эллины, изгнанные из своих факторий и оттесненные внутрь страны, селились среди варваров и постепенно дичали. Так, Геродоту были известны гелоны, жившие среди будинов в центре России. Они имели города с эллинскими храмами, статуями и алтарями, но все, начиная с их городских оград, было сделано из дерева. Они устраивали в честь Диониса греческие празднества, но язык их перешел уже в полугреческое-полускифское смешанное наречие.
Благодатная эпоха, последовавшая за высадкой ионийцев среди варваров, воплощается в образе сыновей героев, которые всюду, где только появляются, отменяют варварские жертвенные обряды и основывают более мягкие культы, более кроткие нравы и более оживленный образ жизни. Таким образом появляется Эвфим в Темесе, Орест в Таврии, Эвксен в Массалии, Антенориды в Кирене. Переворот во всем жизненном строе яснее всего сказывался в возделывании почвы. Болотистые пространства были осушены, земля размежевана и роздана для правильного возделывания, устья рек превращены в гавани, дороги проложены, вершины гор выровнены для постройки храмов и городских жилищ. При этом обнаруживалось большое умение эллинов строить города. Сардиния была пустыней до прибытия Полая, который вместе со своими спутниками превратил ее в плодороднейшую страну. Эти возделанные полосы земли получили название Иолаии, и именно их цветущее состояние и возбудило в карфагенянах жажду завоеваний.
Таким образом, в руках греков все становилось иным, все обновлялось. Города никогда не закладывались в слишком больших размерах, Окружность городских стен редко превышала 40-50 стадий. Если размеры ограды были недостаточны, чтобы вместить увеличивающееся население, то часть его выделялась, подобно вылетающему рою пчел, и основывала новый город. Таким образом вокруг Неаполитанского залива расселились группы эллинских республик, то же было и в Крыму; при таком распределении поселения умственное влияние распространилось в стране тем с большей прочностью.
Но в местностях, которые еще до городской колонизации были заняты греками, дело шло совсем иначе, чем в настоящих варварских странах.
Еще во времена несомненно финикийского морского владычества греки часто расселялись отдельными группами на далекое пространство. Финикийцы положили начало этому смешению народностей, делающему этнографию берегов Средиземного моря столь затруднительной, они насильственно переводили с одного берега на другой покоренные племена, им сопутствовали карийцы и прежние ионийцы; так и о тирском Геракле говорилось, что он перевозил с собой в западные страны людей всех народностей. Поэтому греческие торговые города находили и в варварских землях родственные им народные элементы, к которым они могли примкнуть.
Совсем иное дело было в тех странах, где коренное население было с самого начала родственно грекам и куда еще до основания новых городов массами стекались переселенцы, как, например, в Нижней Италии и Сицилии.
Здесь родственные пеласгам сикулы были подготовлены к восприятию эллинской культуры переселениями с Крита и из Малой Азии, так что благодаря основанию городов ионийцами, ахейцами и дорийцами могла образоваться греческая национальность, которая, будучи и новой и своеобразной, была, однако, совершенно однородна с населением, оставшимся на родине. Сикелиоты (так звали для отличия от сикулов эллинизированных туземцев) слыли и среди греков особенно умными людьми, и великие греческие города не только были в состоянии идти вровень с отчизной, но и самостоятельно опередили ее в развитии греческой культуры. В этих местностях поэтому колонизация послужила переходной ступенью от пеласгического к эллинскому времени, и таким образом возник однородный греческий мир, обнимавший все берега Эгейского и Ионического морей, так что Европейская Эллада находилась отныне в центре Греции.
Эта Средняя Эллада славилась тем, что с ее берегов исходила вся городская колонизация и что она могла либо косвенно, либо непосредственно считать своими выселками все колониальные города противолежащих берегов. И это не было только пустой славой; тесные и важные сношения действительно существовали между родиной и филиальными городами. Колониальные города чувствовали потребность оставаться верными образу жизни и культам родины; они старались избирать в жрецы или руководители общины членов тех семей, которым и на родине поручались подобные же должности, и со своей стороны продолжали принимать участие в городских празднествах своей родины пересылкой послов и жертвенных даров. Все граждане метрополии имели здесь право на почтительный прием. Колониальные города чувствовали себя несамостоятельными и как бы несовершеннолетними, так что искали совета и поддержки у метрополии, для того чтобы достигнуть прочного порядка. Чувство благоговения было так сильно, что даже города, давно уже не нуждавшиеся в какой-либо опеке, часто снова обращались к метрополиям после долгой поры отчуждения, для того чтобы с их помощью избавиться от неурядиц, наступавших в их общественных делах. Так, сиракузяне обратились к Коринфу, италийские же города после падения пифагорейцев – к своей родине Ахайе.
Когда же колониальные города хотели сами приступить к основанию нового городского поселения, то они смотрели на это как на продолжение дела, начатого метрополией, и испрашивали у нее руководителя для устройства нового поселения. Это считалось таким неизбежным условием правильного основания городов, что даже непокорные керкирцы подчинялись ему, как это видно из колонизации Эпидамна. Действительно, трудно придумать отношения более благотворные для обеих сторон, чем это тесное общение, в котором метрополия заимствовала у более юного города свежие жизненные силы, последний же в свою очередь пополнял недостаток местных преданий и историй тесным сближением с жизнью метрополии. Во всем, что касается священного права и религиозных постановлений, колонии с величайшей преданностью придерживались старины. Иногда в них особенно хорошо сохранялись именно все старинные порядки. Так, например, в Кизике сохранилась первоначальная форма ионийского праздничного календаря и сохранены были имена ионийских племен, уничтоженных Клисфеном в Афинах; это облегчалось именно тем, что даже политические учреждения прямо заносились из метрополии в колонии.
Тем не менее в гражданских делах прежнее зависимое положение не могло долго удержаться. Расстояние было слишком велико, интересы слишком различны, да кроме того, привычка считать всякую эллинскую общину отдельным организмом, зависящим только от себя самого, была слишком велика. Чем быстрее достигали процветания колониальные города, тем больше заявляли они притязания на полную самостоятельность. При таких условиях немыслимо уже было установление господства метрополии над колониями, и там, где возникали притязания на господство, как, например, в Коринфе, который первый завел у себя эллинский военный флот и высылал в свои колониальные города для наблюдения над ними должностных лиц (эпидемиургов), это приводило к колониальным войнам, которые, как, например, война между Коринфом и Керкирой, содействовали только окончательному разрыву старинных связей, носивших характер сыновнего уважения.
