Все греческие племена приняли участие в великом деле колонизации, но более всех ионийцы, истинные греки-странствователи, которые из своих двух центров, Халкиды и Милета, вели колонизацию в больших размерах. Они развили до художественности свою природную способность быть всюду как у себя дома, всюду найтись, и доказали это своим необычайным успехом. Они обычно составляли ядро населения даже в тех колониях, которые были основаны ахейскими или дорическими родами; этим объясняется очевидное согласование междуучреждениями и нравами всех ахейских, дорийских и ионийских колоний, ибо названия этих колоний указывают лишь на происхождение тех родов, которые руководили поселением, а не на происхождение всей массы поселенцев. Соединение же различных племен для основания одного поселения существенным образом содействовало всегда процветанию этого поселения, и история Сибариса и Кротона, Сиракуз и Акраги служит доказательством того успеха, который сопровождал соединение ахейского героизма и дорийской энергии с подвижностью, отличавшей всегда ионийскую толпу. Правда, почва колоний особенно благоприятствовала развитию ионийского эллинизма, и поэтому нет ничего удивительного, если в большей части случаев ионийский элемент определял характер города.
Колонии спасли слишком густо заселенную Грецию; при необычайной плодовитости, которой отличался греческий народ с VIII по VI век, государства под конец задохнулись бы от избытка населения или же погибли бы от внутренних смут, если бы колонизация не отвлекала лишние силы и не употребляла их благотворным образом, доставляя в то же время и метрополии увеличение могущества и торговых сношений. Поэтому нередко к колонизации прибегали умышленно, как к средству целебному в политическом отношении, и дельфийский оракул предписывал ее как кровопускание во время лихорадочного возбуждения.
Распространение эллинов по берегам Средиземного моря было вместе с тем и борьбой против варваров и преимущественно против финикийцев; таков уже ход событий и в великих делах и в малых, в жизни целых наций и в быту отдельных государств (например, в отношениях между Халкидой и Коринфом, Коринфом и Керкирой); один народ учится мореплаванию от другого и, овладев знанием, отделяется и испытывает свою окрепшую силу на том самом народе, от которого он ее приобрел. Так, греческая колонизация все более оттесняла финикийцев на запад; борьба непрерывно продолжалась и в западном море и перешла, наконец, от греков к римлянам. Кроме того, и в тех приморских областях, которые, подобно Понту, были рано оставлены финикийцами, особенно среди таврических и кавказских народностей, прочные поселения удавались не без борьбы.
Кому известны теперь те народные массы, которые безуспешно боролись здесь и погибли, не оставив по себе даже имени! Каждый прочный успех был куплен тут ценой великого кровопролития. Только местами сохранились воспоминания о скитаниях бродячих шаек, которые, если не могли нигде осесть, дичали и превращались в пиратов, подобно фокейцам в Кирносе и самосцам, заселившим Гидрию и Кидонию.
Вообще торговые народы могут преуспевать только при мирных условиях жизни, поэтому ионийские греки старались как можно скорее стать на дружескую ногу с варварами. Они приходили к ним не как завоеватели, не хотели изгонять местных жителей и всюду противопоставляли лишь незначительные отряды большим народным массам. Они должны были стараться привлечь их к себе, быть услужливыми и полезными для них, поэтому они не пренебрегали заключением с ними самых тесных связей. Ионийцы не обращали внимания на чистоту крови, они находили себе жен всюду, где только селились, у кельтов, скифов и ливийцев.
Массалиоты указывали как на начало своего могущества в Галлии на брачный пир, где собрались женихи царской дочери, ожидая, кому она подаст вина в знак своего расположения. Она подала его Эвксену, уроженцу Фокей, присутствовавшему в качестве гостя на пиршестве; став его женой, она приняла эллинское имя. Таким образом, не без основания приобретение колонии изображалось часто под видом брака между пришельцем и царской дочерью; по другим же сказаниям сами боги и герои являются тут представителями чужеземцев, которым они покровительствуют. Так, Геракл странствовал будто бы в понтийских землях и нашел в девственном лесу змееногую женщину, которой в греческой символике обозначался местный народ. От его связи с ней произошел Скиф, т.е. скифский народ. Сказание это только тогда получает ложный смысл, когда его распространяют на весь скифский народ; на деле же оно относится лишь к скифам, рожденным от браков между греками и туземками.
Так образовывалась во всех варварских странах, где вполне упрочивались греки, народная помесь, ловкий и деятельный народ, весьма важный для дальнейших международных отношений. Это были природные посредники, толмачи и агенты греческих торговых домов, они распространяли по мере увеличения своей численности греческие нравы и язык среди своего народа. Служа предметом ненависти и вражды своих земляков, живших в глубине страны и придерживавшихся старых традиций, они уже из личных выгод должны были искать тесного сближения с эллинами. Таким образом, иберийские эмпориты искали покровительства греков, которые с той поры воздвигали на чужой почве каменные ограды своих городов уже не для себя одних, но и для защиты эллинизировавшихся местных жителей.
