С внутренней жизнью ионических приморских городов тесно связана и их внешняя деятельность, именно колонизация.
Первоначально азиатские приморские жители отправлялись с финикийцами в их морские походы иногда охотно, иногда насильно, и увозились ими в далекие страны. Впоследствии карийцы самостоятельно предпринимали свои фантастические похождения и предавались необузданному грабежу, пока не подчинились критянам и приняли участие в их странствиях. С той поры греческие города стали центрами мореплавания; колонизация, как дело, касающееся всего города, велась по строго обдуман – ному плану, и таким образом были достигнуты прочные результаты. Разные города избрали себе, смотря по своему местоположению, особые торговые пути и развивались сообразно с этим, так как различные части моря и разнообразные народности, с которыми нужно было торговать, требовали особой опытности и изучения. При этом отдельные торговые города старались (как этому они научились у финикийцев) освобождать избранные ими торговые пути от посторонней конкуренции. Таким образом, на море образовались как бы колеи, ведущие от одного торгового места в другое. Казалось, будто только из Милета можно было ездить в Синоп и из Фокеи в Массалию.
Сперва устраивались только временные рынки на берегах, впоследствии начали приобретать у местных жителей посредством договоров местности на противоположном берегу и основывали постоянные торговые пункты с магазинами, где были приставлены от разных торговых домов агенты, которые заведовали продажей и выгрузкой товаров, надзирали за складами и оставались там даже во время перерывов в мореплавании. Некоторые из этих стоянок были впоследствии оставлены, другие же, оказавшиеся выгодными по своим торговым преимуществам, по свойствам воздуха и обилию воды, были удержаны, увеличены, под конец из иного товарного склада возникла самостоятельная торговая эллинская община, точное подобие метрополии.
Интересы эти все явственнее становились главнейшими интересами городов. Нет сомнения, что о них говорилось зачастую и во время совместных дневных плаваний ионийцев, что во время этих плаваний принимались меры к устранению разногласий и что спутники приходили к соглашению насчет совместных предприятий. Менее значительные города примыкали к большим, колонии одного приморского города, как Милет, стали не только для собственных граждан, но и для соседних местностей исходными точками великих предприятий.
Что же касается направления колонизации, то торговые народы всегда искали себе новых путей; они старались завязать сношения со странами, находившимися еще в первобытном состоянии и в полном обладании своими местными продуктами, с такими странами, жители которых по своей природной простоте не имели никакого понятия о меновой стоимости богатств их страны. Здесь можно было дешевле всего выменять важнейшие предметы, и торговые города могли здесь выгоднее всего извлекать пользу из своих товаров. Поэтому-то ионийцы и покинули тесный берег Архипелага и отплыли в варварские страны, расстилавшиеся к северу от них.
Правда, и здесь эллины нигде не являются пионерами; они и здесь пошли только по следам древнейших морских народов, так как юго-восточная окраина Черного моря была тем берегом, где восточные царства раньше всего придвинулись к европейским водам, где ассирийские и индийские товары привозились к берегу из Армении длинными караванами и где в то время скрывались в недрах ближайших приморских горных хребтов драгоценные металлы, которые, наносимые водами Фазиса, покрывали сверкающим золотом положенные в реку руна. Этими сокровищами прежде всего воспользовались финикийцы; финикийский Финей служил путеводителем к золотым приискам севера, Астира, город Асторы или Астарты, Лампсак (Лапсак), город лежавший «у брода», были финикийскими стоянками в проливе Дарданеллы; в Пронекте, на берегах Мраморного моря и на всем южном побережье Черного моря мы встречаем следы финикийско-ассирийских культов, свидетельствующие о тесной связи между жителями приморских и внутренних стран Азии. Синоп был основан ассирийцами.
Неразлучные спутники финикийцев в их морских странствиях, карийцы, научились у них этим торговым рейсам, и уже древним были известны карийские поселения, выдвинувшиеся вплоть до Азовского моря. Милетцы выстроили свой город среди карийского населения и заимствовали у местных жителей их предприимчивость и их морские сведения. С той поры, когда финикийцы были оттеснены от Архипелага, им был отрезан путь и к северным водам. Перед греками открывалась, таким образом, обширная область, доставшаяся им вместе с Архипелагом как бы по наследству. Лишь только были упрочены новые города и новые поселенцы слились с древнейшим приморским населением, как возобновились старинные странствия на север, но странствия эти уже не отличались непоследовательностью, свойственной карийцам, а направлялись умом и деятельностью эллинов. С торговыми домами финикийского и карийского происхождения, оставшимися в северных торговых местностях, были завязаны новые отношения, лишь только море стало безопасным, и вследствие этого милетцами в течение восьмого столетия были сделаны первые попытки для привлечения береговых стран Понта посредством прочных поселений в круг греческой цивилизации.
Прежде всего они обеспечили за собой финикийские гавани на Геллеспонте, безопасные бухты которого были для них тем важнее, что ни один двойной якорь не мог удержать внутри Дарданелл колеблющийся корабль. Абидос стал складочным местом для северного и южного моря; здесь можно было перегружать товары, особенно же, когда во время бури случалось отсыреть хлебу, находящемуся в трюме кораблей. По ту сторону пролива, в Пропонтиде, милетцы придерживались восточной окраины и основали на перешейке выдающегося полуострова город Кизик, необычно удачно расположенный для господства над морем, получившим в новейшее время свое название от своих ослепляющих белизной мраморных островов.
Древние считали его только преддверием Понта, который по ту сторону узкой скалистой расщелины Босфора внезапно расстилается, подобно океану.
Лишенная островов морская пустыня страшила греческого мореплавателя, и никто не отваживался пускаться в нее, не принеся жертв и не помолившись у выхода в Босфор Зевсу Урию, ниспосылающему попутный ветер. Казалось, будто мореплаватель прощался тут со своей родиной, чтобы вступить в новый и чуждый мир, ибо в сравнении с небом Архипелага небо Понта неясно и сумрачно, воздух густ и тяжел, ветер и течение повинуются иным законам. Берег по большей части лишен гаваней, низмен и болотист. От этого происходят сильные испарения, которые тяжелым туманом опускаются то на тот, то на другой берег. Наравне с этими особенностями влияли вообще все явления суровой природы, впечатление, производимое этими обширными пространствами, ничем не защищенными от северных степных ветров, этими странами, где широкие реки и обширные пространства моря застывают под твердыми ледяными покровами, а жители кутаются в меха по самое лицо, где не произрастает ни одно из тех растений, с которыми были неразрывно связаны религия и культура эллинов, где, наконец, невозможна жизнь на открытом воздухе, при дневном свете, на обширных полях атлетических игр или на просторных рынках. Понятно, как жутко должно было быть ионийцу, хотя и привыкшему к кочеваниям, среди подобных впечатлений, производимых и природой и людьми.
С другой стороны, лишь только миновал первый страх, новая земля и море должны были вскоре получить большую привлекательную силу, так как здесь эллины находили все, чего не было на их родине. Вместо узких полей, лежащих среди гор их родины, здесь расстилались необъятные равнины, глубоко врезавшиеся внутрь страны, орошаемые широкими потоками, которые прорывали гранитные хребты центральных местностей и умеренным течением по широкому руслу направлялись к устью в виде широких и судоходных рек. На обширных же береговых полосах виднелись такие благодатные хлебные поля, каких никогда не видывали эллины. Изнутри страны прибывали к берегам стада; из этого неисчерпаемого запаса кочующие племена поставляли чужеземным купцам столько кож и шерсти, сколько те желали. Обширные первобытные леса покрывали значительную часть понтийского берега, доставляя для строения кораблей дуб, вяз и ясень.
Но ни одна выгода не бросилась ионийцам так скоро в глаза, как прибыль, доставляемая рыбной ловлей; весьма вероятно, что густые массы скумбрии, тянувшиеся весной из Понта в Босфор, дали главнейшим образом повод к более далеким морским поездкам для отыскания конечного источника всего этого богатства. Поэтому-то и первые экспедиции финикийцев и греков были направлены на восток, так как оказалось, что косяки рыб прибывали из Азовского моря и состояли сначала из самой мелкой рыбы, которая впоследствии, двигаясь вдоль восточного и южного берегов, увеличивалась постепенно в объеме и уже в середине южного побережья щедро вознаграждала труд рыболова. Для того чтобы подстеречь движение рыбы, по берегу были устроены засады; на особых барках сушилась рыба в виду берега; тут же она укладывалась и перевозилась на рынки сирийского и малоазиатского берегов, где простолюдины преимущественно питались понтийской рыбой. Ионийцы ознакомились с северным морем как рыболовы, а затем распространили свою торговую деятельность и на другие предметы. Воинственные кавказские племена привозили на берег пленных, чтобы продавать их на корабли. Эллинские купцы стали нагружать рожь, которая, как они заметили, лучше вызревала на холодном севере, чем на юге; кожи, смола, воск, мед, лен были также любимыми произведениями Понта. Но торговые отношения получили новую, неожиданную заманчивость, когда у местных жителей заметили употребление золотых украшений и когда дальнейшими исследованиями подтвердилось, что в горах, лежащих к северу от Понта, можно найти залежи золота, превосходящие богатством рудники Колхиды.
