Солон принадлежал двум культурным эпохам, но в нем не было смутных колебаний между ними – он стоял выше их и ясно понимал законность каждой из них. Поэтому-то он является таким почитателем древности в своих нравственных предписаниях и в своем уважении к жреческим искупительным обрядам и вместе с тем таким новатором в своих политических нововведениях. Духом он всецело живет в мире традиций старины, но он прилагает все усилия, чтобы выяснить и себе и другим все современные вопросы; его поэтические произведения, вызванные событиями дня, доказывают нам это. Сообразно этой двойственности его положения, он и при дроблении своих законов постоянно имел в виду два главных условия успешного развития государственной жизни: неуклонное удержание прочных основ общественного быта в религиозном и нравственном отношениях и свободный прогресс в развитии всех общественных и правовых отношений.
Подобно тому как вступлением ко всему делу Солона послужили такие меры, которые должны были сгладить пагубный раздор между сословиями и установить прочные отношения дружбы и внутреннего согласия, точно так же завершением законодательства послужило провозглашение всеобщего мира, как бы скрепившее печатью великое дело примирения. Кары, объявленные во время борьбы между партиями, были взяты назад; граждане, изгнанные за пределы родины, приглашены возвратиться; все прежнее должно было предаться забвению и никакие счеты не могли переступить грань нового периода.
В эту пору, без сомнения, было разрешено возвратиться и Алкмеонидам, так как исключение из государства этой высокоодаренной семьи было не по сердцу законодателю. Благодаря чрезвычайно благоприятной случайности один из членов этого дома имел возможность тотчас же оказать особые услуги отечеству. Один из Алкмеонидов стал начальником аттических войск в лагере при Кирре и существенно способствовал тому, что священная война окончилась с честью для Афин.
Через четыре года после того как в самих Афинах Солон одержал свою трудную победу и положил основание внутреннему благосостоянию государства, произошла решительная победа и извне, на кризских полях. Честь, приобретенная Афинами при первом же их выступлении на поприще национальной истории, должна была в значительной степени способствовать внутреннему слиянию в одно целое афинян, вновь сближенных между собой религией и гражданственностью, слиянию, освященному чувством всеобщей патриотической радости.
Несправедливо было бы, однако, если бы мы захотели определить жизненность и целесообразность законодательства Солона на основе событий непосредственно последовавшей за ним поры. Если бы великому государственному человеку предстояло лишь подавить быстро действующими средствами брожение партий, то он последовал бы в таком случае совету тех людей, которые ожидали, что он водворит в государстве порядок насильственными мерами, свойственными тирану, прибегая к толпам чужеземных воинов, к изгнаниям, военному суду. Солон понимал лучше своих друзей, что все результаты, добытые с помощью таких средств, имеют мало задатков прочности. Современная история с достаточной ясностью показывала, что то, что основано путем насилия, насилием и ниспровергается.
Тот, кто подобно Солону хотел не связывать, а освобождать человеческие силы, кто хотел так воспитать гражданина, чтобы он не был выдрессирован, подобно Ликургову гражданину, лишь для того, чтобы занимать известное положение в родном государстве, но для того, чтобы он развил в себе все добродетели и, свободно подчиняясь принципу справедливости, поддерживающему государственное бытие, уважал этот принцип,– такой человек должен был осознать, что не может ожидать в близком будущем результата, который соответствовал бы его стараниям. Солон мог, впрочем, надеяться, что по мере того как афиняне будут усваивать его труды, весь народ увидит в них отражение лучших своих сторон, отблеск благороднейшего самосознания и что он в пору полного мира будет постоянно возвращаться к трудам Солона. Он не ошибся в этих надеждах, против всякого ожидания они исполнились. При всевозможных колебаниях его преобразования остались и впредь той прочной юридической почвой, на которой основывалось государство; то было как бы олицетворение совести афинян, постоянно и незаметно возвращавшей колеблющийся народ на путь добра.
Солон не мог не видеть, что современные события мало могут благоприятствовать мирному усвоению законов. Он сделал, что мог. Когда законы его были утверждены конституционным порядком, был применен к делу занимавший издавна в аттическом государственном праве важное место десятилетний льготный срок, во время которого законы могли заслужить хотя на первое время и ограниченное, но, по мнению Солона, тем более прочное всеобщее признание. До тех же пор ничто не должно было меняться; каждый должен был воздерживаться от суждений и от внесения в сенат и народные собрания каких-либо предложений об изменениях. Эта десятилетняя отсрочка должна была показаться тягостной Солону, если он оставался в Афинах. Поэтому вполне правдоподобны рассказы о том, что он удалился в чужие страны, чтобы издали следить за развитием жизни в родном городе. По истечении годового срока своего служения, во время которого он был правителем в Афинах, он ничем так ясно не мог выказать бескорыстность своих намерений.
