Остается до сих пор одним из труднейших вопросов, как именно проведена была новая организация. Все предания лишь вкратце указывают на существовавшее тогда деление гражданского общества, но нигде нет рассказов о том, как именно оно осуществилось.
Ясно лишь одно, что произведено было расширение древней связи между родами, так что лица, не принадлежавшие ни к какому роду, приобрели участие в культе Зевса Геркея и Аполлона Патроя, что считалось условием получения полного гражданства. Таким образом, получились две категории граждан: старые граждане,т.е. лица, и прежде входившие в состав родов, или геннеты, новые граждане,т.е. люди, допущенные к родовым жертвоприношениям, но не принятые в состав родов, а зачисленные лишь во фратрии и обозначаемые именем оргеонов. Но и между этими лицами было еще различие. В каждой фратрии один род имел выдающееся положение, считаясь первым из тридцати и давая, быть может, имя и самой фратрии. Членов этого первенствующего рода часто обозначали аттическим именем гомогалактов, или молочных братьев.
Такое дробление в известной степени отражалось на общественном положении граждан. Долго держалось некоторое влияние эвпатридов, привыкших считать себя представителями неравноправных с ними членов рода в религиозных и гражданских делах, но политические права вовсе не находились в зависимости от этого различия. Вся масса свободных граждан составляла отныне одну общину; вследствие расширения пределов дворянского союза, которое привело к религиозно-статистическому разделению всего государства, навсегда было предотвращено распадение гражданского быта, а вследствие постепенного изменения обычных отношений зависимости полное уравнение прав всех граждан могло быть достигнуто без борьбы между сословиями. Таким путем стало возможным принятие новых граждан в государственную общину, не прибегая при этом к торжественному включению их в какой-либо из древних родов.
Все это, по нашему мнению, было тесно связано с ре – формой культа Аполлона, проведенной Солоном и Эпименидом. Ионический период получил, таким образом, полное завершение, ионическое начало окончательно слилось с аттическим.
После того как искупление вины как бы возродило граждан, быт которых был снова приведен в порядок рядом важных реформ, предстояло прежде всего отвлечь массу от внутренних дел и занять ее внешними предприятиями, во время которых борьба и победы могли бы укрепить и на деле показать гармонию между сословиями. Где же можно было найти более благоприятный тому повод, как не в стесненном положении дельфийского храмового центра? Здесь борьба являлась богослужебным обрядом, деянием, угодным Аполлону, который перешел некогда из Крита в Дельфы, а теперь приносил с собой новую благодать афинянам.
Солон был душой этого дела. Ему удалось, опираясь на Сикион, осуществить союз, посредством которого ионийские силы впервые могли вмешаться в дело, общее всем эллинам; ему удалось собрать союзное войско, руководить борьбой и, когда военные действия встретили сильный отпор под стенами Кирры, поддержать настроение народного духа в напряженном состоянии вплоть до окончательной победы.
Солон провел не все десять лет войны в стане союзников. Он предоставил более честолюбивым членам союза выполнение предприятия и всю военную славу и выгоды, соединенные с ним; сам он был занят высшими помыслами и еще во время войны не чувствовал себя призванным начать дело, от которого должна была зависеть вся будущность его страны.
После завоевания Саламина Афины разом перешли от мелочной распри с соседями на поприще национальной истории. Они взяли в свои руки судьбу Дельф, не ожидая содействия Спарты, и образовали религиозный союз, простиравшийся от Пелопоннеса до Фессалии и вмещавший в себя государства, прямо враждебные Спарте. Спарта должна была убедиться, что возле нее впервые появилась сила, равная ее могуществу; она не могла ни игнорировать, ни позабыть совершившихся фактов, и Афины должны были готовиться борьбой укрепить свое новое положение, если не хотели возвратиться к прежней приниженности.
Но как мало были они готовы к этому! Им недоставало важнейшего – именно прочного внутреннего единства.
Старые партии, стушевывавшиеся лишь в минуты патриотического возбуждения, постоянно выказывались снова, и притом с такой враждой друг к другу, что внешнему врагу легко бывало найти себе союзников в самом лагере афинян. Поэтому если Афины желали идти твердо вперед по проложенному пути, они должны были внутренне окрепнуть и полагаться на свои силы. Солон поставил себе достижение этого целью своей жизни, он мудро подготовил его рядом нравственных и политических мер.
Скорее всего он мог бы достичь этой цели, если бы соединил в своих руках всю правительственную власть; он имел все средства к тому, и многие не ожидали от него ничего иного, кроме завершения бурной борьбы и введения в Афинах единовластия или продолжительной эзимнетии. Между тиранами бывали люди, несомненно родственные Солону по направлению. Иные называли его ограниченным, слепым, нерешительным, потому что видели, что он не принимает того, что посылают ему сами боги, и не извлекает ту драгоценную находку, которая сама попалась в сети. Кроме того, действительно не подлежит сомнению, что необходимо усиление и развитие власти, предоставленной притом одному лишь лицу, чтобы ввести государство в сферу новой конституции; поэтому и благомыслящие современники порицали Солона за то, что он пренебрег этим и тем самым проложил путь диктатуре других лиц.
Солон отбросил от себя все помыслы этого рода с решительностью человека, которому не до удовлетворения эгоистических поползновений и не до обманчивого величия. Он не хотел достигать доброй цели дурными путями; важнее всего было, в его глазах, чтобы великое дело могло удаться, оставаясь на почве законности; родные Афины должны были приобрести право гордиться тем, что в период переворотов одни могли совершить у себя полное переустройство, не прибегая к насилиям или преступлениям, и что они совершили этот переворот, вполне соответствующий требованиям современности, по свободному желанию граждан, мирно усвоивших законодательство, признанное ими спасительным. Здесь, разумеется, недостаточно было уложения, подобного драконтовскому; напротив, предстояло с истинно творческой силой создать цельный, скрепленный внутренней связью организм, который, вполне сообразно с бытом аттической общины, указал бы ей надежные новые формы, не насилуя ни в чем быстрого течения жизни. Подобно тому, как в литейной мастерской струя расплавленного металла направляется так, чтобы она после охлаждения приняла предначертанную художником форму, так и народные силы, находившиеся в состоянии брожения и подорвавшие все формы древней государственной общины, должны были теперь снова прийти в порядок и получить новые формы, чтобы из разложившейся массы мог создаться новый и крепкий государственный организм.
Однако Солон не впал в ошибку организаторов-идеалистов, которые нетерпеливо и порывисто стремятся к крайней цели; он начал, напротив, с того, что обеспечил всему зданию прочные и широкие основы. Поэтому ближайшим предметом его забот стало положение народа. Для достижения новой для него будущности, полной надежд, ему недоставало радостного настроения духа; и в самом деле, как было подняться до такого настроения несвободному, тоскующему в нужде народу, влачащему существование на полях, обремененных долгами? Если это неустройство должно было удержаться и впредь, было бы просто насмешкой предлагать вместо облегчения физических недугов политические права. Дарование этих прав осталось бы совершенно без значения, пока мелкие земледельцы находились в полной зависимости от своих землевладельцев и кредиторов.
Поэтому нужно было начать с труднейшего дела. Для законодателя нет задачи труднее той, когда ему предстоит остановить возрастающую нужду и снять с народа тяжелое бремя, принижающее все сильнее обедневшие классы народа. Солон встретил в подобном стремлении двоякую поддержку. С одной стороны, ему содействовало благоприятное настроение его сограждан, из которых он убедил разумнейших в том, что они могут удержать за собой свое положение в государстве лишь своевременными уступками; с другой стороны, благодетельно влияли аттический климат и роскошная греческая почва. При легкости жизни на юге, при скромных требованиях от нее, отличавших воинский народ, нужда никогда не могла достигнуть такой же степени, как в северных странах, где человеку необходимо много средств для того, чтобы хоть как-то поддерживать свое существование среди суровой природы. Народная бедность в Аттике проистекала из причин , которые можно было скорее устранить законодательным путем. Прежде всего здесь влиял гнет денежных обстоятельств народа.
