Во время второго пифийского торжества победителем был сам Клисфен на своей колеснице, около того же времени он является победителем и в Олимпии. Он стоял тогда на вершине своей славы; его внешние связи возвышали его положение и далеко разветвлялись; влияние его простиралось за пределы его государства, которое он расширил и внутрь страны, торговые пути стали вновь безопасными, все источники благосостояния были открыты. Внутри государства царствовало довольство, так как, овладев насильственно властью, он после того стал для своих подданных милостивым правителем; его гостеприимный двор был сборным пунктом всех выдающихся дарований и местом великолепнейших религиозных празднеств.
Одного только недоставало ему: у него не было наследника его царственного величия. Тем важнее было для него устроить брак его дочери Агаристы, и поэтому он как олимпийский победитель велел возвестить в Олимпии, что тот, кто считает себя достойным стать зятем Клисфена, должен явиться на шестидесятый день после призыва в Сикион; там и совершится через год бракосочетание; бега и бои будут приготовлены ко времени празднества. «Тогда,– говорит Геродот,– двинулись для сватовства к гостеприимному царскому замку все те эллины, которые высоко ставили и себя и свое имя». В подобных описаниях как будто слышится отголосок поэмы, прославляющей блеск царского двора; конечно, в Сикионе не было недостатка в придворных поэтах, которые могли бы воспеть блестящую вереницу праздничных гостей и дать историкам материал для их романтических изображений.
Список женихов дает возможность обозреть тогдашние греческие города, бывшие с Сикионом в дружественных и торговых отношениях.
В Нижней Италии Сибарис был наиболее цветущим греческим городом. Ахейцы и ионийцы принимали деятельное участие в его основании, иначе могли ли бы оттесненные сюда с юга ахейские роды проявить по ту сторону моря такую деятельность, если бы само местное древнеионийское население не дало к этому повода, не снабдило их кораблями и матросами? Поэтому и эти так называемые ахейские города имели чисто ионийский характер и были весьма расположены вступить в торговые отношения с сикионской династией. Ни один греческий городе седьмом столетии не мог по благосостоянию равняться с Сибарисом, и если бы решение вопроса зависело от великолепия одежды и щедрой траты денег, то все женихи должны бы отступить, когда Сминдирид, сын Гиппократа, въехал в ворота Сикиона со своей свитой.
За сибаритом следовал Дамас, сын Амириса, прибывший из Сириса, где отец его заслужил прозвание мудрого. Это были два представителя эллинской Италии. С берегов Ионического моря прибыл эпидамниец Амфимнест; из этолийской земли – Мал, брат Титорма, который превосходил всех эллинов физической силой, но под влиянием мрачного настроения избегал жизни в городах как центрах роскоши и чувственных наслаждений и жил в добровольном варварстве на границах этолийской земли.
Из числа пелопоннесских царей прибыл Теменид Леокед из Аргоса; из Аркадии прибыли Амиант из Требизонда и Лафан, сын Эвфория, из города Пайи. Прекрасное сказание повествует, что Кастор и Поллукс прибыли некогда этим же путем подвидом бродячих странников, и, никем не узнанные, нашли себе здесь приют. С той поры дом Эвфория процветал; Диоскуры стали его домашними богами, и во имя их перед всяким чужеземцем отворялись гостеприимно двери. Ономнаст, сын Агея, прибывший из Элиды, завершал собой группу тех пелопоннесцев, которые имели достаточно честолюбия и средств, чтобы появиться в Сикионе наряду с иноземцами. Представителем дома Скопадов из Кранн был Диакторид; представителем молосского царского рода из Эпира – Алкон. Но еще недоставало представителей двух главных центров ионийского развития – Эвбеи и Аттики. Наиболее цветущим торговым местом близ Эврипа была в то время Эретрия, и оттуда прибыл Лизаний; из Афин же прибыли два человека, которые по своему богатству и личным преимуществам, казалось, могли более других заявить притязаний на великое счастье; эти были Гиппоклид – сын Тизандра, родственник Кипселидов и Мегакл – сын Алкмея, богатейший человек во всей Европейской Греции.
Нельзя приписать простой случайности, что именно двенадцать городов, представителями которых явились избранные люди, как бы сгруппировались вокруг престола Клисфена. Цифра эта должна тем меньше казаться странной, что почти все эти города были тесно связаны с интересами ионийского племени, находившегося со времен Фидона в непрерывной борьбе с дорийцами, и что Клисфен, соединив у себя представителей всех двенадцати городов, имел, конечно, в виду что-нибудь иное, кроме брачного пиршества, как это думает Геродот в своем грациозном рассказе, поэтический источник которого невозможно не признать. Поэтому позволительно было сделать средоточием всего красивую царскую дочь и выдать толпу застольных гостей за сборище женихов, несмотря на то что между ними были и пожилые люди, которые не могли уже свататься, по крайней мере лично для себя. Отношения лет не принимались в соображение, когда речь шла об изображении поэтической картины того времени, долженствовавшей показать нам сикионского тирана и его всеобъемлющие связи, которые в сущности имели целью не свадьбу, а совсем иные дела.
