В передней части Азии золото и серебро издавна были обычным мерилом ценности; в круглых или четырехугольных кусках переходили эти благородные металлы из рук в руки, и норма их определялась по системе веса, изобретенной в Вавилоне. Там впервые халдеи измерили пространство неба и земли, и вместе с пространством и временем обозначили определенными цифрами и вес. Единица ассирийско-вавилонского государственного веса разделялась на шестьдесят ман, или мин, мина же опять на шестьдесят долей. В Ниневии различали более легкий от более тяжелого веса: по первому шестидесятая доля мины весила 16,83 грамма, по второму – 8,4. Помимо этого в главных месопотамских государствах была установлена определенная ценность для обоих металлов, так что золото относилось к серебру как 1:131/3.
Вместе с товарами, доставляемыми из богатых внутренних земель к морскому берегу, вводились мера и определение их ценности, частью даже удерживая их восточные названия (как, например, Mana, Mna). Но греки и здесь, как и во всем, что они заимствовали у древних культурных народов, самостоятельно и своеобразно развили все полученное ими. Они изменили подразделения и приняли для монетной единицы (таланта) деление на шестьдесят долей, мину же разделили не на шестьдесят, а на сто долей. Кроме того, они завели в городах выделку особой монеты.
У греков замечается с этой поры прогресс в том, что городские общины взяли в свои руки чеканку денег и гарантировали их стоимость. Это случилось впервые на ионическом берегу; из всех торговых городов, желавших приписать себе славу выделки первых эллинских монет, можно прежде всего назвать Фокею. Община этого города отчеканила свои золотые монеты с изображением на них тюленя по весу, установленному в Вавилоне, так что единица их была одной шестидесятой долей тяжелой вавилонской монеты. Это была золотая монета (Stater) в 16,80 грамма. Когда начало было уже раз сделано, то вскоре были пущены в оборот более удобные мелкие золотые монеты (особенно же монеты в шестую долю единицы) и серебряные, по стоимости, установленной на Востоке.
Таким образом, были сняты оковы, связывавшие торговлю в то время, когда при каждой покупке должны были развешиваться слитки и куски металла. Это был успех, благодаря которому эллины оставили далеко позади себя наиболее опытные торговые народы Востока; это был результат их политической мудрости и республиканского сознания общей солидарности, ибо денежные знаки служат выражением общественного доверия, связывающего одного гражданина с другим. Успех этот был достигнут, вероятно, не ранее середины восьмого столетия.
С той поры началось новое развитие торговли и ремесел. Соседние города пришли к соглашению относительно взаимного признания их городских денег, и берега Ионии ранее других мест стали центром постоянной греческой торговли, где господствовали под благотворным влиянием нового изобретения деятельнейшие отношения, подобных которым нельзя были найти нигде. С этим же были связаны всевозможные другие нововведения и преобразования. В Ионии треволнения морских сношений впервые охватили всю народную жизнь; здесь не земледелие, а торговля и мореплавание стали основой гражданского благосостояния; земля была в пренебрежении, как было, например, в Милете, где гавань в такой степени стала центром гражданской жизни, что богатые судохозяева устраивали собрания своих партий на кораблях. Разделение граждан на партии было неминуемым следствием социальных переворотов, и судьба отдельных государств зависела по большей части от того, умели ли аристократические роды усвоить преимущества нового развития, или же предоставляли их низшим сословиям, вследствие чего они рано или поздно оттеснялись отправления. Теперь же всюду движимая собственность стала первенствующей силой; всюду люди, не имевшие поземельной собственности, достигали власти и почестей, и поэтому Иония была той областью Греции, где впервые гражданское равенство было возведено в основное правило общественной жизни и где началось демократическое движение, из которого вышла тирания. Это радикальное оживление не могло ограничиться одной Ионией, так как хотя опасности и разъединяли оба берега Архипелага в первые века после основания новой Ионии, но разделение это не могло быть продолжительным, потому что оно слишком противоречило естественной связи берегов и их обитателей. Лишь только распространилась морская торговля Ионии, как она снова связала между собой противоположные берега. Но сближение это не всегда было мирным, так как при необычном внезапно начавшемся увеличении числа рынков они зачастую должны были сталкиваться в своих интересах и мешать друг другу. Дело дошло, таким образом, до ссор и вражды, сперва между собственно ионическими городами – Милетом и Наксосом, Милетом и Эрифрами, Милетом и Самосом. Вслед за этим круг приязненных и неприязненных отношений расширился еще более. Еще во времена Нелеидов жители Ми-лета враждовали с Каристом на Эвбее. Один из важнейших пробелов в греческих преданиях состоит именно в невозможности проследить историю этих столкновений между городами – столкновений, коренившихся преимущественно в торговом соперничестве.
Главнейшее из этих столкновений произошло между Халкидой и Эретрией и было первоначально только распрей двух эвбейских городов из-за лежавших между ними лелатских полей. Но мало-помалу в ней приняло участие столько других государств, что, по свидетельству Фукидида, во все время от Троянской войны до греко-персидских войн ни одна война не имела такого общего значения для всего народа. Милет принял сторону Эретрии, Самос – Халкиды; фессалийцы также послали помощь халкидянам, а их примеру последовали и основанные ими фракийские города. Все мореходное население Греции разделилось на две партии, весь Архипелаг был театром войны.
Эта война, относившаяся, вероятно, к началу VII столетия до н.э., свидетельствует о тесной связи между берегами Архипелага, показывает, что отдаленные города были соединены союзами, и выставляет на вид важность значения морской торговли, ради интересов которой значительнейшие города не отступали ни перед какой жертвой. Связи могли быть временно прерваны войной, но вообще же она в высшей степени содействовала развитию обмена, издавна начавшегося между азиатскими и европейскими городам. Корабли ионийцев завозили в разные страны не только их деньги и изготовляемые ими предметы роскоши, но и их культуру, их взгляды на жизнь и их нравы. Блестящая картина богатой торговли побуждала всех приморских жителей принимать деятельное участие в этой грандиозной жизни. Беспокойство и волнение овладело и приморскими жителями Пелопоннеса. Все зависело теперь от того, каким образом движение новейшего времени, начавшееся в Ионии, отразится на родине.
