Отрывочные сведения относительно истории Ионии, дошедшие до нас, отличаются большим разнообразием. Каждый из двенадцати городов, тесно лежавших друг возле друга вдоль морского берега на протяжении 14 миль, имел своеобразное развитие. Каждый из них старался воспользоваться особенными преимуществами своего местоположения; одни старались завязать внутренние сношения, как, например, Эфес, другие же всецело устремлялись с самого начала к морю. В то же время они составляли, смотря по нравам и языку, отдельные группы. Прежде всего мы видим карийские города: Милет, Миуз и Приену; затем лидийские города: Эфес, Колофон, Лебедос, Теос (минийский город, находившийся в середине всего ряда городов), Клазомены и Фокею. Третью соседнюю группу составляли Хиос и лежащая против него Эрифрея; Самос, наконец, имел свое собственное наречие.
Обстоятельства, при которых совершилось смешение народов, были весьма различны. В Самосе, например, древнейшее и новейшее население соединилось в один общий государственный организм. Поэтому-то самосцы и держали некоторое время сторону карийцев против ионических приморских городов. В Хиосе древнейший корень населения также удержал за собой, как кажется, преобладающее значение.
Сближению между различными городами содействовали выдающиеся культы, как, например, древнеионийский культ Посейдона, культ Аполлона Дельфийского и культ Афины как покровительницы тех родов, которыми поддерживалась и обновлялась городская община. В этом смысле совершалось в городах в празднование Апатурий; это празднество было отличительным признаком истых ионийцев, из более тесного круга которых были исключены эфесцы и колофонцы. Эфесцы, примкнув с самого начала к святилищу Артемиды, утратили свои многие природные особенности и воспользовались высоким почетом, которым издревле пользовался и во внутренних землях храм Артемиды, для того чтобы придать ему амфиктионическое значение, которое распространилось бы и на окрестные земли. Эфес и Милет вследствие этого стали двумя главными центрами политического строя не только благодаря своему положению близ выхода двух главных речных долин, но и вследствие выдающегося происхождения поселившихся там родов. Они были преемниками аттических царей, и под их влиянием возникли те союзные уставы, в силу которых как в Аттике и Ахайе, так и в Ионии соединились двенадцать городов. Центральным пунктом этого союза был храм Посейдона на Микальском мысе. Книзу от мыса Микале находилось место, где совершалось общее для всех празднество,– Панионион, на котором собирались представители всех городов, как бы сходясь у центра государства. По основному закону амфиктионии, примененному особенно в Фокее, каждый из союзных городов должен был управляться потомком Кодра; амфиктиония возникла поэтому в то время, когда Андроклиды в Эфесе и Нелеиды в Милете держали в своих руках бразды правления.
Таким образом, благодаря царским родам, прибывшим с родины, и несмотря на старинное соперничество Милета и Эфеса, порядок был благополучно водворен в городах при самых затруднительных обстоятельствах; города эти стали отражением своих метрополий. Но лишь только началось их процветание на твердой почве, как они приняли совсем новое направление, не схожее с прежним развитием греческих государств.
Колонии по большей части превратились в города на той же самой почве, которую первоначально заняли переселенцы, а именно – на самом краю берега, на выдающихся полуостровах, узкие подходы к которым легко можно было защищать от нападений с материка, откуда, собственно, и грозила опасность. Здесь находились древнейшие, именно карийские города, Милаза и Лабранда, и лидийские, как, например, Сарды и Магнесия. В то время существовал уже передний и задний ряд городов, и территории первых могли только постепенно расширяться внутрь страны.
Это было весьма важно для всего хода развития жизни, ибо на родине, в тех городах, которые из опасения морского разбоя были основаны на расстоянии одного часа или даже большего количества часов внутрь страны, среди плодородных равнин, возделывание этих равнин было основой всего благосостояния; в колониях же обработка земли отступала на второй план. Землевладение было ничтожно и непрочно. Основанные с моря колонии должны были на море же укрепить свою самостоятельность и искать источники для своего гражданского благосостояния в морских сношениях.
На родине большая часть населения жила на своих полях, и только одни открытые села окружали тесные царские замки; там же, где возникли города, они образовались постепенно, как было в Аттике, вследствие скучивания сильного населения, после того как уже в течение веков вся местность представляла одно целое. Напротив, как различно было все здесь! Здесь города строились с кораблей; с их сооружения началась история Ионии; под защитой их стен разрозненные до сих пор колонисты научились сознавать себя чем-то целым. Сами же поселенцы достигли цели только после долгих скитаний; они приходили толпой, представлявшей пеструю смесь, многие из них давно отвыкли от своих родных нравов. Население теснилось на узком пространстве, среди опасностей и борьбы. За первыми основателями последовал новый наплыв искателей приключений, эллинов всех племен; эллины и варвары жили смешанно друг с другом. Из этого возникло многостороннее движение, соревнование всех сил, такая безграничная свобода человеческого развития, какая была совершенно невозможна на родине.
Это должно было повлиять на государственные учреждения. Во время борьбы против врагов на море и на суше, во время водворения порядка во вновь основанных городах чувствовалась потребность в единоличном управлении, и древние царские династии умели заявить о себе и в новом мире своей благотворной деятельностью, исполненной храбрости и мудрости. Но обстоятельства изменились. Старые традиции теряли свою силу по мере того как сглаживались воспоминания о родине в живом течении нового развития, под влиянием действительности, слишком богатой впечатлениями и требованиями. Чем больше процветание новых государств зависело от освобождения и соревнования всех сил, тем больше выступало в общинной жизни чувство независимой полноправности. Здесь влияла также незначительность объема самих государств.
Если в более обширных странах царь казался необходимым центром всего, то там, где город и государство были одно и то же, такого центра вовсе не требовалось. Там все члены государства стояли так близко друг к другу, что царю было трудно поддержать то необходимое различие между своей особой и остальной общиной, которое требовалось для сохранения династии. Все, на что опиралось первенствующее положение одного лица и его рода,– превосходство образования, практические способности и богатство – должно было все более сглаживаться, и вместе с тем исчезало и желание чествовать по старому обычаю царственный дом. Начались восстания и борьба, в которой перевес оставался сплошь за силами нового времени. Таким образом, всюду, где развилась городская жизнь, была устранена царская власть, это наследие героического периода.
Первые нападения последовали не со стороны всей общины, а со стороны тех родов, которые чувствовали свою равноправность; престолонаследие должно было прежде всего выпасть им на долю. Как потомки основателей государства они заявляли притязания на честь управления страной и передавали друг другу по очереди общественные должности, облеченные полномочиями. Это обстоятельство вызвало новую борьбу, так как вместо равноправия всех граждан, в жертву которой принесен был царский сан, началось тогда невыносимое неравенство положений. Небольшое число семей заявило притязания на исключительное пользование гражданской полноправностью; тогда как в старину цари находили свою естественную и прямую выгоду в справедливом удовлетворении нужд различных слоев населения, теперь замечалось отсутствие всякого умиротворения, всякого посредничества, и обе партии резко разобщились друг от друга. Началась борьба сословий, и по мере того как дворянство теряло силы, а у среднего сословия возрастали и численность и самосознание, государство неминуемо шло навстречу новому перевороту.
