Но вскоре обнаружилось, как трудно завоевать суровую горную страну, заселенную сильным и привыкшим к умеренности народом. Спартанцы вытерпели страшные бедствия войны, и вместо того чтобы разделить по своему усмотрению завоеванную землю, многим из них пришлось научиться в плену копать каналы близ реки Алфея и самим испытать участь военнопленных. Сила была тут бесполезна: Тегея служила как бы неприступным бастионом для свободной горной страны, пришлось убедиться, что завоевательная политика Спарты имела свои пределы, и дельфийский оракул, всегда содействовавший славе Гераклидов и поднятию их значения, указал Агиаду Анаксандриду, пятому преемнику Полидора (около 560 г.), иной путь. Одержать победу нужно было при содействии останков Ореста, погребенных на тегейской земле, которые должны были быть тайно перенесены в Спарту. Перенесение же этой реликвии было уже, без сомнения, следствием поворота к счастливому исходу войны, поворота, которого спартанское войско постепенно достигло своей выдержкой и превосходством тактики. Обе стороны уже тяготились губительной войной; Спарта должна была отказаться от мысли о завоевании Аркадии, и благодаря геройскому мужеству граждан Тегеи, спасших Аркадию от участи Мессении, внешняя политика Спарты вступила на иной путь – путь договоров. Для того чтобы достичь соглашения, воспользовались общими обеим сторонам культами героев и возобновили воспоминание о достославной гегемонии Агамемнона, распространявшейся и на Аркадию.
Спартанские Гераклиды были признаны его преемниками, и в доказательство этого признания останки Ореста были перенесены в Лаконию. Вблизи водораздела, где сходятся источники Эврота и Алфея, был воздвигнут обелиск, на котором были начертаны договоры, заключенные между Тегеей и Спартой.
С незапятнанной воинской честью вступили тегейцы в новые условия жизни, примкнули к спартанской политике и поклялись выступать на войну сообща с Гераклидами. Почетное место, отведенное им на левом фланге союзного войска, доказывает, что спартанцы были рады видеть своих упорных врагов превратившимися в собратьев по оружию, и верность, с которой Тегея держалась этого союза, служит таким же достославным свидетельством прямоты ее граждан, каким была и успешная стойкость их в борьбе за свободу.
Алфейский обелиск отмечает собой поворот в пелопоннесской истории; государственные учреждения, основанные еще в минувшие века законодателями Спарты, лишь с той поры получили свое полное значение.
Говорят, что уже Ликург перешел от забот о внутренних делах своей страны к мыслям о будущности всего полуострова и осознал необходимость позаботиться о соединении в одну державу всех его племен и государств. Из пришлых же племен больше всего силы и самостоятельности имело, кроме дорийского племени, еще этолийское; племя это распространилось на западную сторону полуострова подобно тому, как дорийцы заняли восточную. Поэтому на полуострове установилось тяготение к двум центрам. Для того же, чтобы он мог развиваться мощно и цельно, необходимо было поставить западные и восточные государства в мирные и прочные отношения друг к другу. Для этого был необходим религиозный центр, святилище, одинаково важное и для пришлых племен, и для племен, осевших в стране с самого начала.
Пеласгический Зевс имел древнее святилище в долине Алфея, там, где величайшая река всего полуострова изливается из теснины аркадских гор в низменность западного прибрежья. Господствовавшая над долиной высота носила, как и аркадский Ликион, название жилища богов, Олимпа; у подножия его нисходящий в молнии Зевс запечатлел на земле священные знаки, дававшие чувствовать близость невидимого бога; из пепла жертв возник его алтарь, и поколения жрецов возвещали там его тайную волю. Этот оракул существовал уже давно, когда последовало основание государств Элиды и Пизы, и ахейцы, прибывшие из Гелики под предводительством Пелопида Агория, чтобы принять участие в основании Пизы, примкнули к этому культу Зевса; они соединили с ним в лице своего родоначальника Пелопа культ героев и учредили в его честь праздничные игры.
