С окончанием Мессенской войны в 628 г. завершилась важная для Спарты эпоха развития. Она вышла из нее преобразованной. Из государства Ликурга возникло нечто существенно иное; патриархальный порядок, удержавшийся еще из самых отдаленных времен, не существовал более; задуманное равновесие между царскими и общинными правами было слишком искусственно для того, чтобы быть прочным, примирение между дорийцами и ахейцами не удалось. На место взаимного доверия, опиравшегося на верность договорам и подкрепляемого общими культами, вкралась подозрительность, недоверие стало основным элементом всего общественного строя – недоверие дорийцев к царю, периэкам и илотам. При вступлении в должность каждой коллегии эфоров как бы объявлялся новый поход, направленный против возраставшей массы илотов, в которых постоянно видели врагов, стоящих настороже, всегда готовых воспользоваться каждым общественным бедствием для отпадения.
Поэтому-то Лакедемон был даже в мирное время всегда на военном положении; время от времени совершались с величайшим хладнокровием страшные жестокости над безоружным населением. Что же касается свободного сельского населения, то подозрительность в отношении него заметно возросла со времен антиконституционного союза, заключенного при Полидоре и Феопомпе между царской властью и ахейскими родами, имевшими представителей в сенате. К этому присоединились политические движения, начавшиеся со второй Мессенской войны, и появление тирании в соседних землях. Вследствие этого натянутость между дорийцами и их вождями становилась все сильнее, настроение умов все раздраженнее. Но с той поры как недоверие обрело в эфории свой законный орган, несогласия были возведены в принцип, внутренняя борьба получила законную санкцию. Поэтому-то нельзя было остаться при первоначальных учреждениях, власть эфоров постоянно усиливалась в ущерб древнейшим государственным властям, захватывая то право царя по отношению к внешним делам и к главному начальству над войском, то полномочия сената по делам законодательства.
Первым условием силы эфоров была полная независимость их от царской власти; поэтому весьма вероятно, что еще при Феопомпе выбор эфоров зависел от дорийской общины. Способ выборов нам неизвестен, но некоторые указания дают нам право заключить, что он был установлен в сравнительно раннее время, и резкая перемена в отношениях между государственными властями, установившаяся еще при Феопомпе, объясняется только тем, что влияние царей на выбор эфоров было совершенно устранено.
Начало еще большего усиления власти эфоров было положено Астеропом, который сам занимал эту должность; усиление это произошло, вероятно, оттого, что эфоры, должность которых состояла до той поры только в контроле над правительством, завладели значительной долей правительственных дел и самостоятельно действовали в области законодательства. Наконец около 55-й олимпиады (560 г.), когда мудрый Хилон находился в числе эфоров, произошло третье усиление их полномочий, решившее окончательно их торжество над царской властью.
В обычное время цари ничего не значили в государстве, эфоры же значили все. Со времен Хилона они ежемесячно заставляли царей присягать в верности конституции. Они были представителями государства во внешних делах и подписывали от имени общины государственные договоры. Они лишили Гераклидов даже самых ближайших прав царской власти – права призыва к войне и предводительства над войском. Ими избирались гиппогреты, или предводители всадников, которые, указав определенную причину для своего выбора (во избежание какого-либо пристрастия), назначали из всех призванных к оружию лиц триста человек для служения царям, которые не имели ни малейшего влияния на состав своей почетной гвардии и должны были чувствовать себя окруженными скорее соглядатаями, чем слугами. Все, что бы они ни делали, подлежало контролю эфоров.
Доказательством их вполне независимого положения служило то, что эфоры были единственными должностными лицами в Спарте, не встававшими перед царями: цари же должны были по крайней мере по третьему призыву появляться перед судилищем эфоров. Каждые девять лет эфоры производили наблюдения над небесными явлениями, от чего зависела непрерывность правления царей; в случае неблагоприятных предзнаменований они имели право объявить царские права прекратившимися до той поры, пока не получалось из Дельф разрешение на их возобновление. Они находились, таким образом, в непосредственных сношениях с богами и имели даже собственный оракул в святилище фаламейской Пасифеи, поэтому Дельфы не были больше единственной высшей инстанцией в духовных делах государства, и цари уже не в силах были устанавливать по-прежнему через своих чиновников то, что должно было считаться обязательным для государственного управления как несомненное выражение воли божьей.
Как царская власть, так и совет старейшин были отодвинуты эфорами на задний план. Они присвоили себе право вести переговоры с общиной, стали продолжателями законодательного дела, насколько об этом могла идти речь в Спарте; они решали все общественные дела. Словом, старинные звания и должности, происходившие еще из героических времен, бледнели все больше и больше, между тем как эфория достигала все более неограниченного могущества. От представителей ее год получал свое название; они придавали государству единство, место их заседаний было центром страны, священным очагом всей Спарты, рядом с которым стояло святилище Фобоса (страха) как доказательство строгости дисциплины, исходившей оттуда.
Странная была эта борьба, приведшая к подобному результату, совершенно противоположному династической политике Полидора и Феопомпа, к демократической победе без демократии, ибо дорийская община уцелела только как ополчение, подготовленное к борьбе, но не к занятию политическими делами. Она считала себя как бы аристократией в отношении древнейших обитателей страны, но путем долгой борьбы отняла у своего сюзерена все его царские прерогативы, перенесла центр тяжести государства в общину и так парализовала царскую власть, что она стала неспособной сбросить с себя все обязательства в отношении общины, опираясь на старинное население или на авторитет жрецов.
Если представители спартанской общины управляли государством без существенного ее участия, если, несмотря на ежегодную перемену представителей государства, политика Спарты была неизменно твердой и равномерной, между тем как в то время, когда царские привилегии оставались в неприкосновенности, она колебалась то в ту, то в другую сторону, то твердость эта объясняется только тем, что сама община благодаря учреждениям Ликурга получила прочную основу, что в ней сложилась очень определенная традиция относительно того, что могло принести пользу государству. Этой традиции придерживались и эфоры, и им Спарта была поэтому обязана своим чисто дорийским характером, последовательностью своей политики и блестящими успехами, которых она достигла. Поэтому сколько Спарта, управляемая своими эфорами, ни расходилась с государственными формами Ликурга, тем не менее и ее величие коренилось в его учреждениях, и на этом основании древние имели некоторое право отнести к одному Ликургу весь государственный строй, столь существенно преобразовавшийся в течение своего развития.
Сохранение уже раз приобретенного не могло больше удовлетворить Спарту, с той поры как она вступила на поприще завоеваний и соединила более трети полуострова в сильную державу. Во время Мессенской войны враждебные Спарте направления выступили слишком ясно, чтобы после победы она не подумала прежде всего о том, каким бы образом навсегда низвергнуть враждебную ей партию и более упрочить свою власть над полуостровом. Так думала дорийская община, и сами цари ждали от счастливых войн улучшения своего положения, потому что каждое приобретение новых, недорийских подданных могло дать им больше свободы действий внутри государства. Относительно направления военной политики не могло быть ни малейшего сомнения. Обширная внутренняя часть полуострова была точкой опоры всего мессенского народного движения. Аркадские города гостеприимно встречали беглецов и давали им гражданские права; дочери Аристомена вступили в брак в Фигалии и Герее и воспитывали своих детей в ненависти к алчной до завоеваний Спарте. Мессенская война была вместе с тем и аркадской, и Фигалия – сильная крепость, лежавшая в долине Неды, ближайший от Иры город, была уже однажды завоевана спартанцами (олимп. 30, 2; 659 г.). Однако им не удалось утвердиться в этой наиболее дикой части горной страны.
Тем энергичнее возобновили они свои нападения с более доступной восточной стороны. Здесь дорога ведет через низкие хребты из верхней долины Эврота в местность, прилегавшую к Алфею; источники его сливаются в той обширной плоской возвышенности, разрозненные поселки которой с ранних пор имели прочным центром город тегейцев. Часть аркадского населения, жившая на отлогих берегах Эврота, уже давно превратилась в спартанских периэков; упрочить и завершить это завоевание, отомстить за оскорбления, нанесенные Тегеей, изгладить новыми победами воспоминание о взятии в плен царей Харилая и Феопомпа – для этого, казалось, наступило время, тем более, что Аркадия после падения Аристократа распалась снова на мелкие государства. Поэтому когда на требование об изгнании мессенцев был получен отказ, войска спартанцев вступили в землю тегейцев, где цари старались доказать при помощи дельфийских изречений, что обширные равнины должны быть вскоре размежеваны и достаться во владение спартанцам.
