Первоначально Спартанское государство меньше всего имело в виду расширять свои владения; пребывание в естественных границах и отчуждение от всего иноземного были как бы его призванием; всякое внешнее сближение считалось опасным. Войско было охраной престола; оно должно было только оберегать все уже основанное. Невозможно, однако, воспитать всех граждан государства для военных целей, преднамеренно пренебрегая всеми их духовными стремлениями; невозможно направить всю силу честолюбия юноши к одной этой цели, поддерживать это честолюбие в возмужалых гражданах и не возбудить в то же время жажды к воинственной деятельности. Лаконские периэки возвращались по окончании похода, как и граждане других государств, к своим занятиям; спартанцы же оставались всегда вооруженными; им предоставлялся только выбор между однообразием солдатской жизни в мирное время, лишенной даже заманчивых удобств, и более свободной жизнью в лагере. Они были приучены идти на войну как на праздник, во всей красоте одежды и оружия, сопровождаемые музыкой, выступая веселой праздничной поступью! Никакая недоверчивость к себе не удерживала их. И кого могли они бояться, эти воины, которым не было подобных во всей Элладе и которые смотрели с презрением на милицию других государств, созываемую с полей и из мастерских?
К приведенным причинам присоединялась и теснота, в которой жила спартанская община на своей земле. Часто два брата должны были жить на одном участке; можно было опасаться, что многие лишатся вскоре своего полного гражданского права, потому что не будут в состоянии доставлять того количества продуктов со своих полей, которые каждый дориец должен был вносить для совместных трапез. Не было другого исхода кроме завоеваний и новой раздачи земель. Весьма понятная жажда побед усиливала еще это желание войны, и таким образом Спартанское государство невольно наталкивалось на роль завоевательной державы, и спартанцы все больше и больше отучались от мирной жизни. Все это совершалось постепенно. Прежде всего сама страна, вплоть до ее естественных границ, была завоевана спартанской общиной, и определение этих границ дало повод к первым столкновениям с соседними государствами – Мессенией и Аргосом.
Конечно, нигде естественные границы не могли быть обозначены определеннее, чем там, где высокий, острый гребень Тайгета с его непроходимым хребтом разделял надвое южные земли. На вершине его как бы сторожило границу святилище Артемиды Лимнатии, празднество которой было общим для обоих мирных пограничных государств. Но и клятвенные договоры не были достаточно сильны, чтобы превозмочь жажду войны. Мессения составляла в ахейское время, с воспоминаниями о котором не хотела расстаться, часть Лакедемона, и после основания дорийских государств, вплоть до начала олимпиад, существовало будто бы верховное владычество Лакедемона, так что мессенским войнам должно было предшествовать отпадение самой Мессении.
Соблазн снова отодвинуть границы государства за горы был уже потому сильнее, что западные склоны были несравненно доступнее и плодороднее восточных, и в то время как долина Эврота все еще носила следы продолжительных междоусобных воин, разоривших ее из конца в конец, Мессения, оправившись от первого потрясения, причиненного дорийским нашествием, достигла в тиши, во время целого ряда мирных царствований, необычного благосостояния. Различные племена, составлявшие местное народонаселение, слились воедино; густонаселенная долина Памиза представляла картину самого цветущего земледелия; залив был переполнен кораблями; Мефона была самой оживленной гаванью всей местности. Весьма понятно, что спартанцы глядели с завистью со своих голых скалистых хребтов на благословенную соседнюю страну и близкие к ним террасы, спускавшиеся к реке, покрытые хорошо возделываемыми оливковыми деревьями и виноградниками.
К этому присоединилось еще и то обстоятельство, что поселившийся по ту сторону гор дорийский народ совершенно утратил свой первобытный характер под влиянием старого населения и спокойной жизни. Не было, конечно, недостатка в храбрых людях, и целый ряд победителей на Олимпийских играх свидетельствует о процветании гимнастики в Мессении в течение восьмого века, но вся местность примкнула к древнейшим племенам полуострова; она составляла как бы часть Аркадии, с которой была теснейшим образом связана династией Эпитидов своими мистериями и святынями и всевозможными родственными отношениями. Пеласгический Зевс, который жил на горных вершинах и требовал человеческой крови, которому поклонялись, не воплощая его в определенном образе, господствовал и на Ликионе и на Ифоме. Потому это не была борьба дорийцев против дорийцев; напротив, Спарта была как будто призвана выполнить с большим счастьем не удавшееся однажды доризирование Мессении, снова вернувшейся к пеласгическим бытовым условиям, и соединить с собой уцелевшие там остатки дорийского населения. Словом, разные причины соединились для того, чтобы направить первую завоевательную попытку именно в эту сторону, и ссора между участниками празднества в святилище Артемиды была только случайным поводом, раздувшим давно уже таившуюся вражду двух соседних народов до воинственного пыла. В самой Мессении не было недостатка в распрях, обещавших облегчение успеха. Уже при первых столкновениях значительная партия оказалась расположенной не отказывать спартанцам в требуемом ими удовлетворении, и несогласие было так велико, что приверженцы этой партии выселились и перебрались в Элиду. Поколение Андроклидов открыто перешло на сторону спартанцев.
Спартанцы начали войну (по древнему преданию, в олимп. 9, 2; 743 г.) тем же способом, как некогда предки их приступили к завоеванию отдельных государств полуострова. Они заняли Амфию – место, находившееся на крайнем выступе хребта, идущего от Тайгета на запад. Отвесными стенами эта возвышенность опускается к двум потокам, делающим ее недоступной со стороны Стеникларской равнины, между тем как сама равнина была открыта нападению сверху. Отсюда начали они наступление, опустошение полей, отсюда господствовали они над ущельями, ловили гонцов, посланных искать помощи и совета у соседей – в Дельфах и Аргосе. Сопротивление мессенцев превзошло все ожидания. Когда они не могли больше держаться в открытом поле, они поселились на укрепленной Ифомской скале, считавшейся святыней всей местности, и утвердились там; выгодно расположившись на лесистых террасах, они будто бы побеждали спартанцев еще на одиннадцатый год после начала войны. Но сила их ослабела, когда из года в год жатва с их полей доставалась врагам, и тщетны были кровавые жертвы, которые они приносили Зевсу на Ифоме. С увеличивающейся энергией продолжали борьбу два Гераклида, Эврипонтид Феопомп и герой-царь Полидор; после двадцатилетней войны замок Аристодема, а с ним и вся страна попали в руки врагов. Царские резиденции опустели, замки были разрушены; бренные останки эолийского царя Афарея были перенесены на торговую площадь Спарты, с тем чтобы этим указать на приобретенное ею значение новой столицы. Часть полей была отобрана как завоеванная земля и разделена по размеру дорийских участков; к этому времени относится, вероятно, увеличение числа участков до 9000. Это дало возможность несколько освободить те лаконские земли, где жили вместе большие семьи, и дать полную самостоятельность младшим сыновьям спартанцев. Мессенские дорийцы также принимались, вероятно, в число граждан. Андроклиды были призваны обратно и одарены родовыми имениями в Хиамии. Были переселены, наконец, в Мессению и дриопийские уроженцы, изгнанные аргивянами из их побережной страны. Беглецам была отведена у Мессенского залива превосходная местность, где они построили новую Азину. Лучшие роды из числа прежних обладателей страны выселялись и искали для себя новую родину в Арголиде, Аркадии и Сикионе. Помимо этого, население страны оставалось неизменным. Мессенцам оставлялись их дома и земли, но то, что за ними было закреплено, они получали по милости спартанского государства и должны были отдавать ему половину своего годового дохода. Спарта была их столицей. Туда они должны были отправляться после смерти какого-либо из Гераклидов для участия в национальном трауре, а вообще они должны были и в военное и в мирное время исполнять те же обязанности, что и периэки.
