Обязанная нести военную службу дорийская община составляла собой фруру, или стражу царя. Среди нее находился во время войны царский шатер; окруженные этой стражей, жили цари на холмах Спарты. Но этот центр страны не должен был походить на замкнутую крепость вроде древних ахейских укреплений; напротив, цари должны были и без ограды чувствовать себя вполне безопасными от внутренних и внешних врагов, и дорийцы не должны были даже думать, что могут полагаться на охранительную силу укреплений. Поэтому столица царства оставалась открытым местом, где цари жили среди дорийских общин в самом простом жилище. Спарта далеко не составляла, подобно другим греческим городам, замкнутого круга домов, а, напротив, свободно и по-сельски расположенная на берегу реки, она переходила постепенно в открытую местность, и дорийцы жили далеко за Спартой, вдоль обширной долины, хотя более отдаленные жители считались такими же гражданами Спарты, как и жители берегов Эврота. Все они были спартанцами, как их называли в более точном смысле, в отличие от лакедемонян.
Строго отделенные от этой замкнутой спартанской общины, древние обитатели страны, жившие на горах вокруг спартанской земли и названные поэтому периэками, оставались нетронутыми в своих первоначальных условиях быта. Превосходя спартанцев численностью более чем втрое, они возделывали несравненно менее благодарную почву гор, крутые склоны которых они посредством террас приспосабливали для разведения ржи и винограда. Они разрабатывали каменоломни и рудники Тайгета, занимались скотоводством и мореплаванием и снабжали рынки Спарты железной утварью, строительными материалами, шерстяными тканями, кожаными изделиями и прочим. Они были свободными собственниками своих земель и по старинному обычаю платили царям подати.
Сельское же население, жившее на полях спартанцев, терпело худшую долю. Часть его состояла, вероятно, из прежних государственных крестьян, древних лелегов, плативших дань еще ахейцам; другие были подчинены позднее, во время междоусобных распрей. Они были оставлены на их прежних полях под тем условием, чтобы они отдавали значительную часть своего дохода поселившимся у них спартанцам. Это принуждение вызывало многократные восстания, и древний приморский город Илос был одно время, по всей вероятности, центром одного из этих восстаний. Только этим одним можно объяснить то общее мнение всех древних, что от этого города произошло название илотов, ставшее общим для того класса сельского населения, который был покорен силой оружия и лишен свободы. Здесь существовали, в сущности, те же отношения, которые дорийцы видели уже в фессалийской земле, у пенестов.
Семьи илотов были рассеяны по участкам спартанцев, которые передавали им землю и требовали от них правильной доставки дохода, следовавшего с нее по оценке. Доход этот состоял для каждого пахотного участка из восьмидесяти двух четвериков ячменя и соответствовавшего количества вина и масла; все, что илоты приобретали лишнего, принадлежало им, и каждому давался, таким образом, случай достигнуть известного благосостояния.
Илоты были рабами и не имели гражданских прав, но и они не были предоставлены на жертву безграничному произволу. Они были рабами общины, поэтому ни одно частное лицо не смело наложить на них руку в ущерб общине. Как член государства спартанец мог требовать от каждого илота почестей и услуг, но никто не мог распоряжаться кем-либо из них как своей собственностью. Их нельзя было ни продать, ни подарить; они составляли часть описи имения, и владелец их не смел даже в самый плодородный год требовать от них ни одного четверика ячменя более того, что было определено законом, в противном же случае подвергался строгому наказанию.
Законодатель установил эти отношения по образцу Крита, чтобы спартанцы, избавленные от всех забот о насущном хлебе и не обремененные добыванием себе пропитания, могли с полным спокойствием предаться тем обязанностям, который они приняли на себя в отношении к общине. Но они не были только охранителями ее и готовой к ее услугам вооруженной силой, но пользовались также известной долей верховных прав в государстве, принимали участие в управлении и законодательстве и составляли собственно гражданскую общину государства Ликурга. Цари были обязаны хоть раз в месяц, в день полнолуния, созывать граждан, и для этого не могло быть избрано другого места, кроме той части низменности Эврота, которая лежала между «Бибикой» и «Кнакионом», т.е., вероятно, между мостом через Эврот и устьем реки Эны, в самом центре собственно дорийского поселения, в округе города Спарты, из соседства с которым никогда не перемещался центр тяжести государства.
День созыва общины был вместе с тем и днем, когда военачальниками производился смотр граждан, способных носить оружие; здесь происходили выборы геронтов и прочих должностных лиц, принимались сообщения разных правительственных властей и предлагались на утверждение важные государственные дела,– объявление войны и заключение мира, договоры и новые законы. Прения не были разрешены; никакие предложения перемен, никакие новые заявления не исходили от граждан; они могли сказать только «да» или «нет». Но и это голосование было обычно пустой формой, что можно заключить уже из способа вотирования; народная воля узнавалась не подачей голосов посредством баллотировальных камней или поднятия руки, а по-солдатски заявлялась громкими криками. Собрания были по возможности кратки и происходили стоя; удобства, которые могли дать народу повод оставаться дольше вместе, тщательно избегались; всякое убранство, архитектурные приспособления для собраний были запрещены. Места для сидения были устроены, вероятно, только для властей. Поэтому место сборища с самого же начала совершенно отличалось от торжищ. Очевидно, что участие дорийцев в государственных делах было установлено лишь в таких размерах, чтобы они могли удовлетворяться сознанием своего участия в управлении государством и чтобы в важных случаях они могли воображать, что в последней инстанции произнесут решение насчет правительственных мероприятий; они не должны были чувствовать себя как бы среди чуждого государства, а сознавать себя гражданами его; они не были только предметами законодательства, а самодеятельными участниками его, так как они повиновались только таким постановлениям, на которые дали свое согласие. А между тем по большей части не они управляли, а ими управляли. Да и все воспитание их клонилось к тому, чтобы лишить их охоты и призвания к занятию политикой, и кругозор их был слишком узок, для того чтобы они могли судить об общих и особенно о внешних делах. К тому же все в Спарте было так правильно распределено, что нелегко было изменить что-либо в государственном быту.
Таким образом, спартанцы редко, да и ненадолго призывались к пользованию своими политическими правами. Зато их досуг и силы тем более употреблялись на военные упражнения, так как внимание законодательства было преимущественно устремлено на то, чтобы та оборонительная сила народа, которую государство как бы купило себе ценой своих лучших земель, сохранялась ему всецело. Поэтому все те обычаи дорийского народа, с которыми он когда-то так энергично и неотразимо вступил в расслабленную среду ахейцев, его серьезное воспитание, суровая простота жизни были восстановлены во всей строгости и охранялись всей силой закона.
Подобная строгость была тем нужнее, чем более манило к удобной жизни роскошное местоположение долины. Воинственные доблести были односторонней целью воспитания спартанского юношества и условием пользования дарованными правами и преимуществами, так как одно только происхождение не давало еще никаких привилегий. Государство оставляло за собой право подвергать детей спартанцев немедленно после их рождения исследованию их телесного сложения, прежде чем признавало их членами семьи. Слабые и искалеченные дети выставлялись на Тайгет, т.е. они могли расти только среди детей периэков, так как интересы государства подверглись бы опасности, если бы человек, негодный к военной службе, унаследовал участок.
Но и тот, кто вырос как признанный сын спартанца, мог лишиться своего достоинства; он терял свои права, если не удовлетворял вполне требованиям военной службы. С другой стороны, законодатель Спарты весьма мудро позаботился о том, чтобы сделать возможным обновление спартанской общины посредством примеси иной крови и свежих сил, так что даже те люди, которые не произошли от чисто спартанского брака, дети периэков и илотов, могли быть приняты в дорийскую общину и занять свободный участок, если только они добросовестно прошли через всю школу военного воспитания. Но это происходило только с согласия царей; в их присутствии совершалось торжественное усыновление низшего по рождению лица кем-либо из собственников дорийцев. Таким образом государство приобретало новых граждан, и этому учреждению Спарта обязана целым рядом своих величайших государственных людей и полководцев. Итак, спартанца создавали воспитание и дисциплина, а не кровь его предков.
