Психология эстетики
Таким образом, мы, можно сказать, в некотором смысле приняли средний порядок предпочтений населения в качестве нашего стандарта хорошего вкуса. Этот шаг настолько чужд большинству ветхозаветных догматов, которые исповедуют специалисты по эстетике и философы, что подвергается осмеянию по причинам, не относящимся к делу. Так, можно сказать, что Моцарт более великий композитор, чем Ирвин Берлин (несмотря на то, что подавляющее большинство предпочитает произведения последнего). Голливудский мюзикл в эстетическом плане хуже, чем «Сон в летнюю ночь», но он может привлекать очень многих. Как, в таком случае, мы можем использовать среднее суждение масс в качестве арбитра для эстетического превосходства?
Такая критика упускает из виду всю суть доказательства. Средний порядок классификации произведений искусства является хорошим критерием превосходства только при тщательно подобранных условиях. Прежде чем мы сможем принять среднее суждение как имеющее вообще какое-либо значение, следует исключить все не относящиеся к делу и внешние факторы. Предпочтение «шоу ног» или более «грудастой» голливудской продукции произведению Шекспира может быть хорошим критерием сексуального интереса, но оно не имеет отношения к соответствующим эстетическим ценностям этих двух творений, поскольку суждение не основывается на эстетической почве. В науке полезность и значение понятия «среднее» целиком зависят от изучаемого вопроса, условий эксперимента и точного характера усредненных данных. При соответствующих условиях такое среднее может представлять собой колоссальную ценность, а при других условиях — быть бесполезным или вводить в заблуждение. Критика того, что усредненная классификация предметов эстетики может дать нам приемлемый критерий эстетической ценности, обычно основывается на примерах, в которых нарушены все правила получения имеющего смысл среднего значения. Это может способствовать бурной дискуссии, но не поможет в поиске научных критериев «красоты».
Нам необходимо рассмотреть еще один момент. Кроме стиля и хорошего вкуса, предпочтения часто определяются в высшей степени индивидуальными и уникальными факторами. Человек может любить желтое, потому что его девушка всегда одета в желтое; или предпочитать какую-либо картину, поскольку она напоминает ему солнечные летние дни на песчаных пляжах Балтики. Все это внешние факторы, которые сами по себе могут быть интересными, но не влияют на определение нашего среднего порядка. Будучи особенными для одного человека, они ничего не значат для других. По существу, это детерминанты предпочтения неэстетической природы, и основываются они главным образом на ассоциациях с конкретными событиями, которые вызвали у изучаемого субъекта ощущение счастья или боли.
В этой книге у меня нет достаточного места для рассмотрения большей части экспериментальных работ, проведенных в области музыки и поэзии. В общем и целом полученные в них данные аналогичны данным в области изобразительного искусства. Кроме того, у нас нет возможности обсудить и эстетическое творчество — слишком мало известно в этой области, кроме оригинальных, но маловероятных измышлений Фрейда, чтобы можно было сделать какое-нибудь обоснованное заключение. В общем мы можем сказать, что экспериментальные исследования в области эстетики открыли целый ряд фактов, которые не останутся без внимания тех, кто интересуется проблемой формирования эстетических суждений, и что эти факты по всем вопросам замечательно согласуются с теорией эстетики, которая прочно привязана к биологии и устанавливает происхождение суждений о «красоте» из неотъемлемых свойств центральной нервной системы. Чрезмерно упрощенно и недостаточно для того, чтобы иметь дело с колоссальной сложностью величайших произведений искусства? Несомненно. И все-таки это то начало, которое в свое время обещает привести нас к более адекватной оценке.
Необходимо отметить, что наше обсуждение почти полностью было посвящено тому, что называется формальными элементами искусства. Можно ли сделать еще один шаг в том направлении, которое мы рассматривали до сих пор, и действительно попытаться записать формулу полностью объективного характера для измерения красоты? Попытка сделать это довольно-таки не нова. Можно вспомнить, что Пифагор пытался свести красоту музыки к математическим зависимостям между длинами струн аккордов. Другие авторы античности временами также делали аналогичные попытки. К примеру, так она выглядела у Платона: «Самым прекрасным треугольником... будет такой, который, будучи сдвоенным, образует третий равносторонний треугольник». Мотивом для такого высказывания Платона было то, что из такой фигуры можно составить равносторонний треугольник, прямоугольник, параллелограмм, ромб и правильный шестиугольник из числа многоугольных фигур, а также три из пяти тел правильной формы, как видно из рисунка 12. Эта возможность комбинаций была очень важна для Платона, который считал ее ценной для своей космологической теории. Нас вряд ли удовлетворит это, и вряд ли мы станем рассматривать его мотивы как имеющие эстетическую природу. Способность не опускать суть вопроса, несомненно, всегда характеризовала философов. (Одним из экстремальных примеров этого обстоятельства является известная статья Шопенгауэра о юморе. Он исписал около шестидесяти страниц, пытаясь проанализировать особенное превосходство того, что рассматривает как наилучшую шутку, когда-либо приходившую ему в голову. Эта шутка, по-видимому, — и здесь прослеживается интересная параллель с Платоном — заключается в касательной к окружности. Изысканный юмор линии, приближающейся к окружности, а затем снова удаляющейся от нее, вызывает у Шопенгауэра восторженные оды, которые, впрочем, не нашли отклика у большинства читателей!)
Рис. 12. Схема, демонстрирующая многообразие взаимосвязей, которая побудила Платона назвать крайний слева треугольник «самым прекрасным из всех»
Было бы чрезвычайно скучно рассматривать всю историю попыток подобного рода, но мы должны упомянуть одного психолога, который, можно сказать, поднял эстетику до уровня научной дисциплины. Фехнера особенно интересовало экспериментальное определение предпочтений для пропорций. Он пытался связать их с хорошо известной эстетической доктриной о «золотом сечении». Это такое сечение отрезка прямой, которое делит его на две части так, что большая часть является средним пропорциональным между меньшей частью отрезка и его полной длиной. Фехнера особенно интересовал так называемый «золотой прямоугольник», то есть прямоугольник, отношение сторон которого представляет собой «золотое сечение». Философы и эстеты предполагали, что такие прямоугольники, с отношением большей стороны к меньшей равным 1,618 или очень близким к 8:5, обладают некой оккультной красотой, благодаря которой они совершенно выдающимся образом превосходят прямоугольники других типов.
Экспериментальные исследования Фехнера и его последователей выявили, что прямоугольники, пропорции которых близки к «золотому сечению», действительно более приятны. Однако выяснилось также, что точная пропорция сторон, которой требует предполагаемый закон, вовсе не обязательно превосходит близкие соотношения и, даже часто оказывается хуже них. Таким образом, представляется, что ничего очень тайного или загадочного в этом соотношении нет, и общая теория, наделяющая его особенной красотой, остается весьма сомнительной.
