От свержения царизма к Брестскому миру. Наличие значительной и концептуально очень разнообразной отечественной и зарубежной историографии революции 1917 г. в России избавляет нас от необходимости повторения общеизвестных фактов. Главное заключалось в том, что на короткое время наша страна стала весной 1917 г. едва ли не самым свободным и демократическим государством в мире. Общество, которое веками находилось в полном подчинении у государственной власти, впервые взяло над ней верх, заставив считаться с собой и очень осторожно подходить к выполнению своих традиционных карательно-принудительных функций, поскольку это встречало огромное сопротивление со стороны широкой общественности и особенно народных «низов». Красные банты в петлицах, непрерывные митинги и собрания, бесконечные речи о свободе и демократии, революционные песни на улицах быстро стали характерной приметой того неповторимого времени.
Первый председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов
Временное правительство во главе с князем Г.Е. Львовым, в которое вошли такие известные общественные фигуры, как Милюков, Гучков, Коновалов и Керенский, оперативно провело ряд демократических преобразований: была объявлена широкая политическая амнистия, отменена смертная казнь, распущена полиция (ее заменила народная милиция), легализованы все социалистические партии и профсоюзы, ликвидированы сословия, женщины получили равные права с мужчинами, а все национальные меньшинства стали равноправными гражданами России. Было объявлено и о предстоящем созыве Учредительного собрания, которое должно было формироваться на основе всеобщего избирательного права и решать судьбу страны в соответствии с волей народа. Свобода слова, печати, собраний, союзов, о которой много говорили в России начиная с 1905 г., стала теперь наконец реальностью, буквально оглушив на какое-то время россиян.
Николай II и его семья были взяты под стражу, царские министры арестованы, ярые монархисты стушевались и сошли с политической сцены. Из крупных политических группировок на ней остались большевики, меньшевики, эсеры, народные социалисты, кадеты и ряд национальных социалистических и либерально-демократических партий и организаций. Началась новая волна профсоюзного строительства, появлялись все новые и новые печатные издания. Сохранялись и старые земские и городские организации, а также ВПК с разветвленной системой их местных органов, возродился Всероссийский крестьянский союз. Иначе говоря, в новой, демократической, хотя и не объявленной еще республикой (это произошло лишь 14 сентября 1917 г.), России все акценты в политической жизни как бы сместились влево, причем на социалистов смотрели теперь уже как на серьезную политическую силу, тем более что они быстро приобретали себе все новых и новых сторонников, которые сочувствовали если не социалистической доктрине как таковой, то по крайней мере явному или только кажущемуся радикализму социалистических организаций.
Вместе с тем не нужно забывать, что за исключением самой верхушки бюрократического аппарата империи, который просто не мог оставаться на службе после свержения монархии, старое чиновничество заменить в условиях войны было просто некем, и оно продолжало исполнять свои обязанности, хотя и не было в состоянии внутренне перестроиться на новый лад. Назначение комиссаров Временного правительства из числа общественных и партийных деятелей в министерства, губернии и уезды, а также на фронты не дало ожидаемого эффекта. Не сложилась и новая административная система на местах. Большие сложности подстерегали новую власть и в ее взаимоотношениях с национальными регионами, где нарастали сепаратистские настроения и движения, захватившие не только Прибалтику и Финляндию, но и Украину, Закавказье и Среднюю Азию.
Но главное, на чем «поскользнулось» Временное правительство, были самые болезненные для того времени вопросы войны и мира и социальные проблемы (судьба помещичьих земель и взаимоотношение труда и капитала). Уставший от войны и хозяйственной разрухи народ хотел решать их немедленно и радикально, а Временное правительство, связанное обязательствами старой императорской власти перед союзниками по Антанте и не желавшее задевать материальные интересы имущих классов, старались уйти от их решения, переложив эту тяжелую ношу на будущее Учредительное собрание, за созыв которого давно ратовали все левые партии. Вопрос заключался лишь в том, когда же пройдут выборы и как скоро соберутся после этого депутаты. И здесь Временное правительство и партия кадетов, давшая новой власти основные кадры юристов, допустили одну из самых серьезных своих ошибок, пойдя по пути затягивания решения этого важного вопроса (как известно, выборы состоялись только в конце 1917 г., уже при советской власти).
Ангажированность социальной политики Временного правительства в пользу имущих классов объяснялась, главным образом, верой новых министров в незыблемость буржуазного строя и их пониманием демократии как демократии для всех, в том числе и для помещиков и буржуазии. Посягнуть на их коренные материальные интересы значило, по мнению новой власти, ввергнуть страну в хаос и гражданскую войну, любой ценой избежать которых Временное правительство считало своим гражданским долгом. Между тем в обстановке порожденного войной кризиса всей общественной системы выходом из сложившейся ситуации могли бы стать только меры по государственному регулированию экономики, с успехом осуществлявшиеся в других воюющих странах, и неизбежное вторжение в систему отношений собственности для удовлетворения насущных потребностей трудящихся масс. Однако с этим Временное правительство явно не спешило, усугубляя тем самым и без того напряженное положение внутри страны.
Особенно остро стояла проблема выхода России из войны, которая, хотя и в вялотекущих формах, продолжалась на протяжении всего 1917 г. Это подогревало набиравшие силу пацифистские настроения и не позволяло новой власти взвинтить те патриотические настроения, волна которых поднялась в России после свержения монархии в форме так называемого «революционного оборончества». В его основе лежала надежда (правда, довольно платонического свойства) широких народных масс и либерально-демократической общественности на то, что после свержения царизма война радикально изменила для России свой характер и что молодую российскую демократию нужно безусловно защищать от австро-германских войск, за спиной которых стоят прогнившие монархические имперские режимы Гогенцоллернов и Габсбургов. Характерно, что даже большевики-ленинцы без лишнего шума сняли свой прежний лозунг «поражения царского правительства», а часть большевиков (Л.Б. Каменев, И.В. Сталин и др.) прямо заявляли, что впредь до заключения демократического мира нужно адекватно отвечать на каждую вражескую пулю и на каждый снаряд. Большинство же меньшевиков и эсеров были в то время убежденными «революционными оборонцами», хотя и призывали ко всеобщему миру без аннексий и контрибуций.
Самым уязвимым моментом в их формуле перехода от войны к миру было то, что они хотели сделать этот мир не только справедливым, демократическим, но и всеобщим. Идею сепаратного мира меньшевики и эсеры отвергали с порога, считая это предательством по отношению к западным демократиям. Те же в 1917 г. уже твердо держали курс на доведение войны до неизбежной, по их расчетам, победы Антанты над Германией и не хотели упускать из рук плодов этой столь дорого доставшейся им победы. Надежды же меньшевиков и эсеров (как, впрочем, и большевиков) на активизацию западноевропейского пролетариата и на усиление его давления на свои правительства с целью прекращения войны оказались очередной утопией и, как известно, провалились. В России же ситуация складывалась так, что уставшие от войны и «разбалованные» бескрайней демократизацией армии солдаты не хотели продолжения войны, пусть даже и за свободу, а жаждали воспользоваться этой самой свободой, чтобы получить долгожданную землю и спокойную мирную жизнь. В итоге с «революционным оборончеством» 1917 г. случилось то же самое, что и с патриотическим подъемом лета-осени 1914 г.: в обоих случаях, столкнувшись с суровыми реалиями жизни и не получив своевременной реальной «подпитки» со стороны власти, патриотизм стал быстро терять свою действенную силу, уступая место усталости, равнодушию и надежде на пресловутый русский «авось».
Тем не менее вызванный Февральской революцией всплеск революционно-оборонческих настроений оказал весной 1917 г. несомненное влияние на политику Временного правительства в вопросах войны и мира. Отказываясь на словах от каких-либо империалистических целей войны и акцентируя внимание на своем стремлении к справедливому миру, оно, однако, сохраняло верность обязательствам царизма перед своими союзниками и даже тщетно пыталось организовать летом 1917 г. новое наступление русской армии. При этом дело здесь было совсем не в принадлежности многих членов Временного правительства к некоему масонскому братству, работавшему на интересы стран Антанты, как утверждают некоторые историки, а в тесной связи российского и международного финансового капитала, в экономической зависимости России от Запада и в нежелании некоторых министров расставаться с теми заманчивыми планами «округления» границ России и получения ключей от Босфора и Дарданелл, которые Милюков, ставший в марте министром иностранных дел, давно уже раскрыл в нашумевшем в 1915 г. сборнике «Чего ждет Россия от войны».
Вторым провальным звеном в политике Временного правительства был вопрос о земле и стремление силой противодействовать попыткам крестьян, не дожидаясь Учредительного собрания, самим взять ее у помещиков. Правда, Временное правительство не издало и официального постановления о введении 8-часового рабочего дня, к чему так стремился пролетариат, но в целом этот вопрос был все же решен в пользу рабочих либо явочным порядком, либо по соглашению профсоюзов и появившихся в 1917 г. фабрично-заводских комитетов с предпринимателями. Но главное заключалось все же в том, что Временное правительство, естественно, не смогло справиться с глубоким экономическим кризисом, охватившим в 1917 г. всю страну и больно ударившим по всем слоям трудящегося населения. Для этого ему не хватало ни финансовых средств, ни социальной ориентации на удовлетворение нужд трудового народа, ни практического опыта в решении конкретных экономических проблем. Расплатой за все это и стал октябрь 1917 г.
