Влияние, которое Дельфы имели на поэзию, распространялось за пределы храмового культа и потребностей самого оракула, так как жрецы для поднятия национального значения своего святилища неутомимо заботились о развитии того чисто народного направления искусства, которое соответствовало их принципам; они привлекали в Дельфы гениальных художников, отводили им почетные места в святилище и всеми способами чтили их память даже после их смерти. Так возникали поэтические школы, которые, как и священная архитектура и скульптура, были тесно связаны со святилищем.
Важнейшей школой этого рода была школа, связанная с именем Гесиода. Он был первым из известных поэтов, который, будучи вскормленным дельфийской мудростью, выступил перед народом и старался изложить перед ним в большей последовательности сущность этой мудрости, обычно передававшуюся лишь в кратких изречениях. В собрании стихотворений, ходивших в народе со времен Писистрата, приписываемом Гесиоду, давались в выражениях, схожих с дельфийскими изречениями, обстоятельные предписания различным сословиям общества, всадникам и крестьянам, предписания, касавшиеся не только частной, но и общественной жизни. В других стихотворениях сопоставлялись мифы о богах и героях, для того чтобы обособить то, что имело общее значение, оттого, что должно было иметь значение только чисто местное и поэтому предавалось забвению. С именем Эгимия связана составленная им характеристика дорийского нормального государства, сказанию об Эллине была придана поэтическая форма, все житейские дела, которых касаются стихотворения Гесиода, подчиняются у него верховному надзору божества. Очевидно, что все это не что иное, как мысли самих дельфийских жрецов, мысли, касавшиеся нравственных и политических вопросов и вполне противоречившие тем, которые волновали мир Гомера. Поэтому-то Гомер и Гесиод и считались двумя крайними точками греческого мировоззрения.
Греки любили смотреть на противоположные направления в духовной жизни, как на личный антагонизм, поэтому они и изображали Гомера и Гесиода как бы борющимися друг с другом, хотя творец «Трудов и дней», семейство которого прибыло на Геликон из Кум, принадлежит к такой поре, когда уже замолк древнейший эпос; тем не менее Гесиод заимствовал из этого эпоса многие особенности языка, как, например, употребление дигаммы, уже бесследно исчезнувшей в стихотворениях Тиртея. На этом основании древнейшие стихотворения Гесиодовой школы следовало бы отнести к 800 году, т.е. приблизительно сто лет спустя после процветания гомерического эпоса. Однако существовали старинные предания о певческом состязании в Халкиде, и если, согласно этим преданиям, Гесиод остался там победителем, то это происходит потому, что Халкида была самым тесным образом связана с Дельфами; Аполлоновы гимны нигде не были так распространены, как в Халкиде, и город этот постоянно отдавал цвет своей молодежи в полное распоряжение дельфийского бога.
Куда бы при посредстве халкидян ни распространилось дельфийское влияние, всюду мы встречаем отголоски той же поэзии. В Коринфе Бакхиад Эвмел, воспевавший в олимп. 10 (740 г.) далекое прошлое своего родного города, был подражателем Гесиода, а в локрийскую колонию, основанную Матавром в Нижней Италии, переселилось семейство Тисия, которое вело свой род от Гесиода и перенесло свое искусство сперва в Матавр, а оттуда в Гимеру.
Но и в Беотии искусство не угасало, еще в позднейшие времена там существовали жертвенные союзы в честь «Гесиодовых муз». Феогония стала каноном религиозных верований, и ни одно поэтическое произведение после Гомера не перешло так в плоть и кровь эллинов, как поэтические изречения Гесиода. Они были духовной пищей молодежи; мысли, выраженные в них, повторяются, как нечто всем известное, поэтами и философами; как древнейшая дидактическая поэзия, они были для эллинов тем, чем были для других народов летописи их религии и этики. Они были совершеннейшим дополнением гомерического эпоса, и этой связью двух эпических школ объясняется, почему обе они считались эллинами основой их национального миросозерцания.
И в лирической поэзии замечаются два направления. Оба они возникли на богатом песнями острове Лесбосе, где прибывшие из Беотии эолийцы нашли необычно благоприятные условия для своего развития; оба направления развились из одних и тех же корней и были тесно связаны со звуками лиры. Но если один из этих двух видов поэзии предпочтительно касался домашнего быта, сменяющих друг друга событий обыденной жизни и личных ощущений человека, если он выражал в песнях глубочайшие ощущения человеческой души (такова была лирическая поэзия, получившая в 600 г. до н.э. благодаря Алкею и Сапфо художественную законченность), то дельфийскому божеству мог быть угоден только противоположный вид поэзии, который держался далеко от изменчивых увлечений страстей и духа партий и воспевал только то, что имело неизменное и повсеместное значение.
Вследствие перенесения основ этого песнопения на материк возникла «дорийская лирика», но дорийской она была только в том смысле, что возникла под влиянием того же жречества, которое создало и дорийское государство и дорическую архитектуру. Сам же основатель этой лирики, Терпандр был уроженцем Лесбоса; прочие поэты точно так же были родом из местностей, весьма отдаленных от исконных дорийских областей. Алкман (с 670 по 650 г.) был родом лидиец, Тисий же, «руководитель хора» (Stesichoros), происходил из халкидского, почти чисто ионийского города Гимеры, где он в 600 г. заменил эпическую поэзию лирической и существенным образом содействовал развитию национальной эллинской поэзии. Как ни различны были эти поэты по своим дарованиям и своему направлению, они все-таки принадлежали к одной школе, вследствие того что поэзия и того и другого была связана с музыкальным элементом, который, несмотря на все богатство его разветвлений, руководствовался строгими правилами и определенными преданиями.
Семиструнная лира Терпандра, звуки которой обнимали как раз октаву, осталась, несмотря на ее простое устройство, как бы руководящим инструментом. Музыкальный лад и размер стиха выражают спокойное, мужественно-рассудительное настроение души; всякая неясная странность была устранена, и вдохновенное движение духа было связано со строгим чувством меры. Пение имело характер общественный, ибо содержание песен было таким, что имело одинаковое значение для всех эллинов, именно богослужение и гражданская жизнь. Здесь, как и в скульптуре, сдержанное и почтительное обращение с личностью божества было возведено в священный принцип, и когда Стесихор нарушил его, по мнению жрецов, по отношению к Елене, он был принужден торжественно отречься от всего сказанного им. Такова была дисциплина, введенная Дельфами. Но важнее всего было то, что песни эти были хоровыми песнями. Состязающимися друг с другом хорами пелась в Дельфах великая «пифийская песнь», сопровождаемая звуками цитры и флейты, и во всех дорийских государствах хоровая песнь и хоровые пляски служили к тому, чтобы граждане смолоду чувствовали себя членами гармоничного целого и научились подчинять все личные ощущения одному, общему всем, религиозному и политическому настроению.
