В то время, когда умер Периандр, в Амвракии существовала побочная линия Кипселидов. Основателем царства был тут младший сын Кипсела Гордий; сын Гордия Псамметих поспешил в Коринф, чтобы унаследовать престол своего дяди. Но не более трех лет сумел он удержать в своих руках власть. Под влиянием спартанцев были восстановлены дорийские учреждения, изгнанные семейства вернулись на родину. Все господство Кипселидов сочтено было отныне как бы преступным перерывом действия законных учреждений, и новейшие поколения научились ненавидеть имя Периандра как имя деспота, достойного проклятия. Таким образом, оправдались слова пифии, некогда встретившей его отца, явившегося к ее треножнику спросить ее насчет будущности его дома, следующими словами:
Счастливым мужа зову я, что днесь мой порог преступает!
То сын Этиона, Кипсел, повелитель Коринфа;
Властителем сам он и дети, только не дети детей.
К востоку от Коринфа возникло вследствие переселения племен государство Мегарское. И сюда проникли дорийцы, предводительствуемые теми же поколениями, которые основали Коринф. Коринфские Бакхиады сумели удержать в зависимости эту смежную с ними землю, и мегарийцы были вынуждены, подобно лаконским периэкам, являться после кончины каждого царя из рода Гераклидов для обязательного траура. После падения царской власти поколениям, поселившимся в Мегарах, удалось приобрести самостоятельность. Как пограничные стражи дорийского полуострова, окруженные сильнейшими соседями, они сумели отстоять свою свободу; лучшим примером того, с каким успехом они, по дорийскому обычаю, заботились об укреплении тела и об упражнении в военной гимнастике, служит Орсипп, прославивший имя своего родного города тем, что в олимп. 15(720 г.дон.э.)на олимпийской стадии он первый из всех эллинов бежал совершенно обнаженный и одержал победу; при том же Орсиппе мегарийцам удалось восстановить прежние границы их государства.
Сильная аристократия, принадлежавшая к местному населению и окруженная дорийскими воинами, держала в своих руках бразды правления; она занимала город, между тем как члены общины жили на плохой почве гор и прибрежья и только в базарные дни доставляли свои товары на отведенное место. Слишком большое увеличение населения олигархи умели предупреждать высылкой колонистов, пользуясь при этом выгодным положением страны, лежавшей около двух морей; прежде всего они примкнули к коринфянам, что доказывается основанием сицилийских Мегар, но потом они устремились дальше на восток, расширили свои владения и пошли по путям, проложенным халкидянами, к северным берегам Архипелага.
Привыкнув к узкому фарватеру, они предпочтительно отыскивали подобные же приморские местности и особенно ревностно селились на берегах Пропонтиды. Уже во время олимп. 26 (674 г.)ониутвердилисьпривходевПонт, сперва на азиатском берегу, а потом основали наискось от того места Византии (658 г.). Крохотные Мегары были вторым Коринфом, всемирным городом, гражданам которого прислуживали скифские рабы; гавань мегарийцев Низея была оживленнейшим торговым городом, исходной точкой для эмиграции, направлявшейся из Средней Греции к северным берегам, эмиграции, которой олигархи руководили с большим умом, упрочивая свое господство посредством удаления беспокойной части населения и в то же время доводя в Мегарах до необычного процветания судоходство и все связанные с этим промыслы.
В этом и заключалась причина падения олигархов. Они не могли извлекать все выгоды только для себя и для лиц одного с ними сословия, не могли помешать развитию в народе самосознания, возраставшего по мере увеличившегося его благосостояния, не могли помешать ему участвовать в общем в то время восстании низших классов против олигархической опеки. Партии уже давно были наготове и давно уже подстерегали друг друга, когда Феаген вызвал членов общины на смелый переворот, которым началась в Мегарах революция.
Ближайший повод к тому был незначителен. Речь шла о небольшой луговой полосе близ речки Мегары; ею старинные горожане пользовались, не имея на это, по мнению остальных, никакого права. Феаген напал на стада, велел перерезать большую часть их, и, когда аристократы призвали его к отчету, он потребовал от народа себе стражу, которая дала ему возможность положить конец аристократическому правлению и захватить от имени народа всю власть в свои руки, в чем его поддерживали, вероятно, соседние тираны.
Тогда произошел переворот во всех жизненных условиях. Члены демоса, державшиеся до той поры в стороне, точно «боязливые олени», вступили в город, ремесленники стали наконец властителями и торжествовали над павшим величием знатных поколений. Феаген постарался блестящим образом ознаменовать этот поворот в общественной жизни как начало новой эры. Посредством длинного канала он провел горные ручьи в самый центр города, где вода била вверх фонтаном, служившим украшением торговой площади. Город стал в совершенно ином смысле центром страны, ненавистные преграды, отделявшие друг от друга различные области и сословия страны, были уничтожены, и освобожденные силы, находившиеся долгое время в состоянии брожения, пробудились.
Сам Феаген, несмотря на свой ум и решительность и на то, что он, по обыкновению тиранов, опирался на заграничные связи, не мог совладать с возбужденным народом. После его падения умеренной партии удалось в течение недолгого времени управлять государством, но вскоре бразды правления снова попали в руки народных вождей, которые служили выразителями самой необузданной ярости партий.
Среди этой борьбы вырос Феогнид. Если подобный поэт мог появиться в Мегарах, если он среди лихорадочного возбуждения мог найти между своими согражданами сочувственных слушателей его элегий, если он вообще мог прийти к мысли рассказать в таких прекрасных стихах всю историю его города, изобразить свою грусть при виде переворота, совершившегося в жизни, ненависть к нарушителям мира, то мы действительно должны предположить необыкновенную высоту духовного в общественного развития, особенно же в том кругу, к которому принадлежал поэт-аристократ. Этот круг он и считал поэтому особым классом людей; для него они были «образованные», «приличные», «лучшие люди»! До той поры они и были первыми, единственными людьми в государстве, но теперь все изменилось. Люди, жившие прежде за пределами города, роскошествуют теперь в имениях прежних граждан, лишенных своей наследственной собственности; они научились тоже болтать о праве и законе; прежние Мегары нельзя более узнать:
Город, правда, еще уцелел, но граждане в нем уже не прежние.
Обитают в нем люди теперь, которым неведомо право,
Люди, еще недавно отягчавшие бедра свои козьими шкурами,
Робкие, словно олени, никогда не мешаясь в толпу.
Он покинул город. Точно второй Одиссей, он странствовал и на море и на суше, ища новую родину, но не мог забыть Мегары:
Некогда я посетил и берега сицилийские,
В Эвбее видел вином обильные нивы,
Видел и чудную Спарту, на бреге Эврота, камышами увитом;
Всюду встречал я тот же дружный привет;
Но на чужбине никогда не жилось мне привольно,
И понял я, что ничто заменить нам не может родных полей.
Он возвращается и видит, как домашняя челядь прежнего владельца с тупым равнодушием веселится в его родном городе,– и тогда он восклицает в порыве жгучего горя:
Как можете вы весело внимать звукам флейты!
Разве с площади не видны стали пространные нивы,
Прибыль с которых питала некогда нас? Счастливые,
Там мы блуждали бывало, кудри украсив цветными венками.
Склони же ты голову, скиф; твоя флейта пусть тоже умолкнет,
Печалься теперь об утрате благоуханных неба даров.
Особенно же тужит поэт о том, что ради денег люди его звания вступали в сношения с общинниками, и поэтому он вменил себе в важнейшую обязанность поддержать правильные убеждения в тех, кто еще остался верен себе, особенно же в молодежи, для того чтобы она образованием и развитыми нравами поддержала свое внутреннее превосходство, хотя внешние преимущества и были отняты у нее.
Таким образом, стихотворения его являются как бы отражением рыцарства и вполне выражают аристократическое сословное самосознание, поэтому они имели такое важное значение для внутренней истории того времени, между прочим уже вследствие того, что в них отнюдь не видно противоположности между дорийскими и ионийскими нравами. Те роды, которые стали во главе правления благодаря дорийскому переселению, были точно такие же ионийцы, как и древнейшее население этой небольшой страны, которая была только частицей Аттики. Отсюда проистекает у поэта желание примирения, является попытка посредничества, которая иногда сказывалась у него в кроткой форме, напоминающей Солона:
О друг мой, разумно со мною иди ты по средней дороге,
Друзьям не давая того, что у врагов ты отторгнешь.
Но вслед за этим снова у него прорывается неукротимая ярость, свойственная его партии, и когда поэт выражает желание упиться кровью врагов, то это дает нам понятие о той страстности, которая овладела тогда всей массой народа. Мегарское государство пало жертвой этого пламенного политического возбуждения, и сила его народной жизни иссякла навеки, так что никогда больше не могло оно достигнуть самостоятельного положения после достославного времени, наполнившего собой два столетия, следовавшие за началом олимпиад.
