Фивы были тем местом, где финикийская и восточно-греческая культура пустила наиболее глубокие корни и четче всего запечатлелась, противополагаясь быту местного населения. Поэтому-то Кадм больше всех однотипных с ним героев имеет характер чужеземца, потомки его преследуются соседями с недоброжелательством и враждой. Поэтому-то он и не внесен в родословные местных царских семей и не стал достоянием истории Европейской Греции как другие герои. Подобно тому как под именем эолийцев подразумевались природные пеласгические племена, которые благодаря прибытию морских племен и смешению с ними достигли высшей ступени развития в земледелии, мореплавании и государственном строе, точно так же под собирательным именем сынов Эола и Эолидов подразумевались те герои, которые считались носителями этой культуры, например, Ясон и Афамант, родоначальник миниев, вещий род Амифаонидов, потомство Салмонея, мессенские Нелиды и коринфский Сизиф, наряду с которым ставили Одиссея как родственного ему героя. Мы встречаем эолийцев в Фессалии и в Кефалонском государстве, на берегах Элиды, Мессении, Локриды и Этолии; по большей части мы находим их поклонниками Посейдона, слившимися с лелегским или ионийским населением.
Родство или национальное сходство между всеми этими эолийцами и Эолидами заключается лишь в том, что они в различных видах изображают переход от пеласгической эпохи к эллинской, начало европейских прибрежных государств и увеличение могущества и опытности, вызванное слиянием с восточногреческими племенами.
Таким переходным народом были и ахейцы, которые, однако, более определенно выступают перед нами в историческом отношении и более резко очерчены; они считаются ветвью эолийцев, с которыми впоследствии снова сливаются в одну народную массу; словом, они являются не первоначальным родом, не самостоятельной ветвью греческой нации, поэтому-то и нет речи ни об ахейском языке, ни об ахейском искусстве.
С эолийцами они имеют ту общую черту, что всюду, где они появлялись, замечалось решительное влияние морского элемента. Сами ахейцы были одним из древнейших морских племен греческого народа; мы видим, что они селятся только близ берегов на большом пространстве по обеим сторонам моря; их ставили наряду с ионийцами как наиболее родственное им племя. Поэтому-то Юн и Ахей считались между собой братьями и сыновьями Аполлона, и ахейцы вели род своего могущественнейшего княжеского дома из Ионии. С Линией и Троадой ахейцы были соединены племенем тевк-ров,и ахейские герои вроде Эака помогали даже при постройке стен Илиона. На Кипре издревле жили ахейцы, точно также и на Крите, близ устья Пенея, у Пелиона, в Эгине и Аттике. Словом, ахейцы были разбросаны по таким отдаленным между собой местностям на берегу Эгейского моря, что невозможно считать всех носивших это имя частицами народа, первоначально соединенного в одно целое. Вообще они нигде не являются собственно народной массой, коренным населением, а только представляют собой несколько выдающихся родов, из которых происходят цари и герои, поэтому-то выражение «сыны ахейцев» и употреблялось для обозначения знатного происхождения. Но как бы ясно ахейцы ни носили отпечаток культуры, занесенной с Востока, и ни были связаны с восточными греками мифами и культурой, тем не менее они вызвали в Европейской Греции более самостоятельное развитие, чем это удалось сделать древнейшим эолийским племенам. Ими были основаны первые государства, имевшие одинаковое значение с восточными; с деяний ахейцев начинается впервые последовательная история эллинов.
Между многими местами оседлости ахейцев и тем местом, где они оставили главнейшие следы своего существования, была именно плодородная низменность между Этой и Офрисом. Этой местностью была Фтиотида, где Сперхей, изливаясь в море, открывает мореплавателю свои богатые долины. Здесь мы находим укрепленные замки ахейцев, между ними Лариссу, прозванную «висячей», потому что она висела на скале, точно гнездо; здесь – родина большинства их любимейших мифов, песен о Пелее, который близ лесных источников Сперхея дал клятву принести в жертву дружественным ему богам гекатомбы баранов; песен о Пелиде Ахиллесе, сыне среброногой морской богини, который, выросши на горных высотах, спускается в долину юношей-героем и умирает после краткого расцвета. Этот благородно мыслящий, достойный любви герой, который не колеблясь предпочитает краткую, но полную подвигов жизнь удобному, но бесславному, хотя долгому существованию, останется вечным памятником рыцарского, геройского духа, идеальных стремлений и поэтических дарований ахейцев. Другим сказанием, принадлежащим тому же племени, было сказание о Пелопе, которое особенно замечательно тем, что оно яснее и определеннее всех других героических мифов указывает на связь с Ионией и Лидией. Мы уже знакомы с царским домом Тантала, господствовавшим на Сипиле и столь тесно связанным со служением фригийской богине. Члены этого царственного рода прибывают в Элладу из гаваней Ионии в сопровождении смелых товарищей, с оружием и драгоценностями, с великолепными сосудами; они находят приверженцев среди местных жителей, живших без всякой политической связи, собирают их вокруг себя и основывают наследственные царства во вновь открытой стране, обитатели которой соединяются между собой вследствие этого и достигают определенного развития. Так представляли себе люди, подобные Фукидиду, эпоху появления Пелопидов в доисторическом быту их народа,– и что же в этих представлениях неправдоподобного или несостоятельного? Не указывает ли единогласно на Лидию все, что дошло до нас об ахейских князьях из рода Пелопа? Мы встречаем у ахейцев высокие могильные насыпи, подобные лидийским; поклонение фригийской богоматери было занесено в Фессалию и Пелопоннес Танталидами; хоры лидийских свирельщиков последовали за ними в Спарту. Пелоп был погребен в Пизе рядом со святилищем лидийской Артемиды; так же Артемида, под именем Ифигении, тесно связана с Агамемноном, всюду являющимся жрецом богини. Могущество его рода было основано на его богатстве; ближайшим же к грекам источником золота был речной песок Пактола и недра Тмола. С этими богатствами Пелопиды предстали перед местными жителями, в поте лица возделывавшими свои поля; с той поры золото и царская власть стали для греков нераздельными понятиями. Прочие смертные, говорит Геродот про скифов, обжигаются о золото, природному же царю оно дает могущество и силу: это символ и печать его сверхъестественного положения.
