Психология эстетики
Немногие темы могут более определенно вести к таким бурным дискуссиям, чем те, которые связаны с эстетикой, и, пожалуй, немногие темы в области самой эстетики могут побудить обычно спокойных художников, философов и специалистов по эстетике к проявлению неконтролируемого негодования, чем та, которая дала название этой главе.
Сама мысль о том, что объекты красоты, равно как и их создание и восприятие, становятся предметами научного исследования, представляется большинству людей отвратительной, точно как же, как мысль о том, что физики могут изучать и анализировать объективными методами цвета радуги, была бы отвратительна нашим бабушкам и дедушкам. Создается впечатление, будто люди боятся, что неумелое обращение может помять крылья бабочки, то есть анализ может разрушить объект изучения!
Пожалуй, с этой боязнью связано кое-что другое. Большинство людей крайне не расположены отказываться от своих взглядов на эстетику, хотя эти взгляды не основываются ни на каких объективных фактах. И действительно, обычно отвергается сама мысль о том, что чьи-то взгляды необходимо связывать с фактическим доказательством. Утверждается, что в этой области главенствует субъективность. Конечно, это разумная точка зрения. Однако она опровергается хорошо известной склонностью большинства людей спорить о своих эстетических воззрениях часто весьма резко, всегда с огромным упорством и никогда — с той сдержанностью, которую должна бы порождать в них гипотеза о полной субъективности. Если эстетические суждения полностью субъективны, то, казалось бы, у аргумента столько же достоинств, что и у научного эксперимента: если допустимо одно, то допустимо, конечно же, и второе. Пожалуй, возражение против научного исследования частично обусловлено страхом перед тем, что полученные данные могут оказаться сильнее аргументов и заставят человека отречься от заветного отношения и признать определенные объективные факты, которые он предпочитает не замечать.
Как бы то ни было, не вызывает ни малейших сомнений, что психология встречает враждебную реакцию со всех сторон, пытаясь внедрить научные методы в изучение эстетики. Вероятно, в немалой степени эта враждебность основывается на недоразумении, и целью данной главы будет достаточно подробное объяснение того, что же именно пытается делать психолог и как он к этому приступает. Насколько это будет возможно, я попытаюсь избегать аргументов и сравнений, связанных с философскими понятиями и проблемами. Они часто кажутся весьма похожими на те, которые исследуются психологами, но это только поверхностное сходство. Читатель, знакомый с современной эстетической доктриной и с длинной историей дискуссии в этой области, легко сможет применить данные психологических исследований к решению интересующих его философских проблем.
С чего же начинает психолог? Он отмечает, что относительно некоторых объектов часто высказываются суждения определенного типа. Эти суждения выражаются словами «красиво» и «безобразно» или их синонимами и применяются к различным комбинациям цветов и форм в изобразительном искусстве, слов — в поэзии или звуков — в музыке. Следовательно, существенным исходным фактом, с которым он имеет дело, является связь между раздражителем (картиной, стихотворением, музыкальным произведением) и человеком, который реагирует на эти раздражители неким общепринятым образом. Обычно реакция бывает словесной, однако можно, и в определенных ситуациях полезно, записать физиологические реакции, указывающие на эмоции, такие как сердцебиение, частота пульса, температура кожи или изменения ее электрической проводимости.
При анализе этих связей психолог сталкивается с двойственной проблемой. Он должен спросить себя, во-первых: чем же именно является физическое свойство раздражителя, вызывающее благоприятную реакцию в противоположность неблагоприятной, у большинства субъектов, с которыми он работает? И во-вторых: по какой именно причине один человек реагирует на конкретный раздражитель благоприятно, а другой — неблагоприятно? Возможный ответ на первый вопрос можно получить на основании определенного «закона сравнения», например, того обстоятельства, что интерес к картине должен основываться на разделении ее на «трети», то есть на линиях, нарисованных параллельно боковым сторонам и нижнему краю картины и делящих ее на три равных части тем или другим способом. Ответы на второй вопрос могут быть даны на основании характеристик или типов темперамента; так, можно доказать, что интроверты предпочитают классическую, а экстраверты — романтическую музыку. Я не доказываю, что эти примеры каким-то образом соответствуют фактам, а привел их, просто чтобы показать возможные способы ответа на психологические вопросы.
Психолог неизбежно начнет свои исследования с экспериментов над простейшими раздражителями — простые цвета и их комбинации, простые пропорции линий и так далее. Поступая таким образом, он следует обычным путем научного прогресса — от простого к сложному. Именно на этом пути он часто сталкивается с первым серьезным возражением со стороны философов и специалистов по эстетике, которые заявляют, что суждения, относящиеся к сравнительной красоте простых цветов или линий, никоим образом не связаны с суждениями о более сложных раздражителях вроде пейзажей Сезанна или портретов Рембрандта, и, следовательно, правила и законы, выведенные из простого раздражителя, не могут иметь отношения к тому, что считается «реальными» произведениями искусства. В пользу этого возражения не приводится никаких других доказательств, кроме субъективного ощущения критика, что эти суждения «качественно» различны. Я не буду пытаться оспорить этот момент сейчас, а отложу дискуссию на более позднее время, когда будет приведено совершенно определенное доказательство наличия существенных аналогий, связывающих эстетические суждения о простых с подобными же суждениями о сложных раздражителях.
Как психолог разрабатывает свой эксперимент? Обычно он предоставляет ряд раздражителей с известными физическими свойствами и просит своих субъектов оценить их с точки зрения эстетических качеств, то есть от наиболее до наименее нравящихся. Альтернативно он может предложить им два раздражителя одновременно, попросив сказать, какой из них доставляет большее эстетическое удовольствие. Таким способом можно демонстрировать все возможные комбинации раздражителей. И та и другая методика будут иметь следствием средний порядок предпочтений. Опыт показывает, что этот порядок будет одинаковым, независимо от метода, используемого для его получения. Из этого среднего порядка «эстетических» качеств можно сделать выводы о физических, связанных с высокой или низкой оценкой объектах, соответственно.
В связи с этим часто будет возникать второе возражение, состоящее в том, что психологи трактуют восприятие «красоты» так, словно она является, по сути, аналогом некоего «объективного» качества вроде зеленого цвета или размера и формы. Но это едва ли допустимо. Несомненно, «красота» не является качеством, характеризующим объект точно так же, как его характеризуют, скажем, зеленый цвет или треугольная форма. Другими словами, красота в значительной мере субъективна. Цвет, форма и другие качества раздражителя — объективны. Каким же образом можно корректно использовать методы, пригодные для изучения одного раздражителя, при изучении раздражителя отличающегося типа?
Это возражение основано на полном заблуждении, почтенный возраст которого не мешает ему появляться снова и снова в современных дискуссиях. Объект не «содержит» зеленый цвет, ни в каком смысле этого понятия, поддающемся интерпретации. Он отражает свет определенной длины волны, который некоторые люди воспринимают как зеленый, а другие, страдающие дальтонизмом, как серый. Точно так же объект не «содержит» красоту в каком бы то ни было поддающемся интерпретации смысле этого понятия — он отражает свет определенной комбинации длин волн, которую некоторые люди воспринимают как красивую, а другие — как отвратительную или безразличную. Некоторые, возвращаясь к исходному разграничению, проведенному Локком между первичными и вторичными качествами, готовы признать силу этого аргумента в отношении цвета, но отказываются распространить его на форму. В этом случае, скажут они, существует полное соответствие между раздражителем и опытом: каждый человек видит, что круг круглый, а треугольник отличается от квадрата. Увы, факты противоречат даже этому уверенному утверждению. Эксперименты с людьми, чья врожденная слепота была впоследствии хирургически устранена и таким образом они впервые в жизни стали зрячими, показали, что эти люди были совершенно не способны отличить круг от квадрата или распознавать треугольники и другие простые фигуры. Им потребовались месяцы утомительного обучения, чтобы делать такие весьма простые разграничения, а приводящая в уныние медлительность, с которой это обучение происходит, явно свидетельствует об абсурдности представления о том, что «округлость» или «квадратность» являются неотъемлемыми качествами объекта, просто ждущими восприятия. Критерии восприятия этих качеств должны быть приобретенными, точно так же, как мы должны овладеть критериями восприятия красоты, без которых не существует, в буквальном смысле, никакого восприятия вообще.
Этот факт особенно четко был выявлен в экспериментах с животными, главным образом с шимпанзе и крысами, выращенными в темноте. Несмотря на то, что никакого вмешательства в физиологический аппарат зрения не было, животные, когда их вынесли на свет, вели себя во всех отношениях так, словно были слепыми. Они не могли научиться избегать большого, различимого объекта, от которого получали сильные электрические удары, а также узнавать закрепленного за ними служителя, несмотря на то, что он заметно выделялся благодаря белой одежде на однородном сером фоне. Восприятие цветов, форм и других физических свойств является следствием обучения, а то, что воспринимается очень сильно, зависит от типа и количества обучения, которому подверглось животное или человек. Следовательно, в этом отношении восприятие «красоты» не отличается от восприятия других качеств.
