Гипноз и внушаемость
Можно предположить, что, если серьезные ученые изгнали дьявола «животного магнетизма» таким радикальным образом и появилось так много экспериментальных работ, показывающих реальный эффект воздействий, наступил период упорных, спокойных исследований, которым не мешали споры вокруг старых доктрин Месмера. Однако этого не случилось. Человек, который возродил теорию «животного магнетизма», был не кто иной, как хорошо известный французский анатом и невропатолог по имени Шарко. То, что Шарко, который был весьма талантливым экспериментатором в области психологии, стал известен последующим поколениям главным образом из-за вопиющих ошибок в его экспериментальных исследованиях гипноза, является одной из трагедий науки. История того, как это случилось, интересна и поучительна, поскольку ясно демонстрирует, что компетентность в психологическом экспериментировании никоим образом не гарантирует компетентность в психологической работе и на самом деле может спровоцировать человека, о котором идет речь, не замечать источников ошибок чисто психологической природы.
Шарко очень боялся обмана со стороны своих субъектов и решил, что его эксперименты должны быть такими же строгими, как и его психологические работы. Следовательно, в поведении своих субъектов он тщательно выискивал признаки гипнотического транса, которые нельзя симулировать и которые имели чисто объективный характер. На основании своих исследований он сделал заключение, что гипнотизм имеет три определенных стадии: летаргия, каталепсия и сомнамбулизм. Летаргическая стадия, вызываемая закрыванием глаз субъекта, характеризовалась неспособностью последнего слышать или говорить. В результате сдавливания определенных нервов появлялись также контрактуры специфического характера. Стадия каталепсии вызывалась открыванием глаз субъекта, находившегося в летаргической стадии. При этом конечности оставались в любом из положений, в которое их помещал экспериментатор, и субъект по-прежнему не мог слышать или говорить. Затем, при помощи растирания верхней части головы могла быть вызвана стадия сомнамбулизма, или обычного гипнотического транса. Еще одним явлением, которое особенно подчеркивал Шарко, был перенос. Иногда он обнаруживал, что контрактуры, каталепсии и так далее появлялись только на одной стороне тела. Если в тот момент к конечностям, о которых идет речь, близко подносили большой магнит, то симптомы тотчас же распространялись и на другую сторону тела.
Бернхейм и Либо сообщали о том, что эти предполагаемые стадии гипноза никогда не обнаруживались в их работах, если субъекты о них ничего не знали и не были готовы пройти через них. Другими словами, якобы «объективные» признаки гипноза Шарко в действительности в той или иной форме он сообщал своим субъектам, и эти признаки не имели никакой очевидной связи с гипнозом. Таким образом, из-за пренебрежения психологическими эффектами внушения демонстрации Шарко утратили реальность научного эксперимента. Последовала язвительная дискуссия, однако нет никаких сомнений в том, что убеждения Шарко были полностью ошибочны.
Ошибочной была и другая выдвинутая им теория о том, что гипноз может быть вызван только у ненормальных и неврастеничных субъектов, особенно у истериков, и что истерия причинно связана с гипнозом. Бернхейм сообщал, что в его и в работах Либо многие сотни и тысячи совершенно нормальных индивидуумов были успешно загипнотизированы, и, следовательно, нет никакой особенной связи какого бы то ни было характера между гипнозом и психической ненормальностью. Так называемая «школа Нанси» опять оказалась права, а Шарко ошибался. Все современные специалисты согласны с тем, что гипнотический транс может быть вызван как у психически нормальных, так и у психически ненормальных индивидуумов.
Если мы обратимся к современным теориям, то не сможем сказать, что навсегда вырвались из царства абсурда. По крайней мере некоторые из самых последних теорий так же невероятны, как и первоначальные месмеровские представления или взгляды Шарко. Краткая ссылка на одну из таких наиболее известных теорий может показать читателю, насколько незначительно согласие между различными авторитетными специалистами.
Согласно одной из старейших и наиболее заслуживающих уважения теорий гипноз является модифицированной формой сна. Сам термин «гипноз» показывает, что первоначально подобное сну свойство гипнотического транса предполагало отождествление этих двух состояний, и дальше всех пошел Павлов, заявив, что сон и гипноз аналогичны, так как и тот и другой вызывают распространение мозгового торможения. Эта теория почти наверняка ошибочна. Психологическая реакция организма, находящегося под гипнозом, весьма отличается от той, которая наблюдается во сне. Так, определенные рефлексы во сне действуют, а под гипнозом — нет. Электроэнцефалограммы, или «мозговые волны», этих двух состояний имеют различные характеристики, что является весьма убедительным доказательством против отождествления сна и гипноза.
Более приемлемой была бы гипотеза, рассматривающая гипноз как условный рефлекс. Эту точку зрения можно было бы разнить в соответствующую теорию, но в данный момент она совершенно не отвечает многим явлениям, связанным с гипнозом. Кто-то спросит, как обусловливание может соответствовать непроизвольным постгипнотическим амнезиям? Хотя обусловливание не может быть полностью отвергнуто как возможная часть правильной теории гипноза, само по себе оно определенно недостаточно.
Почти то же самое можно сказать о диссоциациикак об объяснении гипнотических явлений. Хорошо известно, что кора головного мозга и центральная нервная система могут функционировать независимо от других органов человека, и многие гипнотические явления, похоже, имеют такой характер. Однако объяснить гипноз в терминах диссоциации будет трудно, поскольку о ней на самом деле известно очень немного, так что мы попросту объясняли бы одно неизвестное другим.
Подобное же возражение можно выдвинуть и против другой точки зрения, которая смотрит на гипноз как на чрезвычайную форму внушаемости. Хотя при гипнозе действительно имеет место значительно повышенная степень внушаемости, бесполезно искать объяснительный принцип в законах внушаемости, потому что о самом этом понятии известно очень мало. Так что мы снова попросту пытались бы объяснить одно неизвестное другим.
Одной из наиболее эзотерических теорий является теория Фрейда, согласно которой восприимчивость к гипнозу зависит от степени «переноса», формируемого между субъектом и гипнотизером. Этот «перенос» представляет собой особую взаимосвязь, которая восстанавливает связь, присутствующую изначально во взаимоотношениях родитель — ребенок. К этому добавляются различные эротические компоненты, которые должны, как предполагается, присутствовать в гипнозе. Он же, в свою очередь, рассматривается как проявление эдипова комплекса, мазохистских наклонностей и тому подобного.
Самой сверхъестественной является теория, которая утверждает, «что явления гипноза возникают из побуждения субъекта вести себя, подобно загипнотизированному человеку, как это определено гипнотизером и как понято субъектом». Это, вероятно, самое убогое истолкование из всех, ибо оставляет без ответа два ключевых вопроса: почему субъект захочет вести себя подобным образом, и как он справится с этим? Легко сказать, что человек хочет вести себя, как гипнотизируемый субъект, но как помочь ему вызвать отсутствие болевой чувствительности при операции?
Возможно, более многообещающей является теория идеомоторной деятельности. Существуют убедительные экспериментальные факты, подтверждающие, что мысленные образы определенных движений тесно связаны с выполнением этих движений. Если к мышцам руки субъекта подсоединить электроды и усилитель и сказать ему, чтобы он достаточно медленно лег на кушетку, но при этом представил, что поднимает эту руку, то регистрируется блокада нервных импульсов, проходящих по нервам в мышцы, которые были бы задействованы, выполняйся это движение на самом деле. Таким образом, передача нервных импульсов и мысленные образы, или идеи, тесно связаны, и кажется несомненным, что одно никогда не встречается без другого. Без исследования вопроса, что является причиной, а что — следствием, обоюдная взаимозависимость мысленных и физических явлений кажется несомненной. При этих условиях возможность достигнуть изменения в поведении человека посредством словесных средств, как при гипнозе, представляется возможной. В лучшем случае, это только частичная теория, которая нуждается в существенном расширении. Если бы ее можно было объединить с какой-нибудь теорией, подобной теории торможения, что мы обсудим в следующей главе, мы получили бы основу для истинной теории гипноза. В настоящее время нельзя сказать, что такая теория существует, и все, что мы можем сделать, — это отмечать достаточно хорошо установленные, экспериментальные факты и надеяться, что больший интерес к этим важным открытиям приведет в конечном счете к более существенным знаниям.
Интересно поразмышлять, почему развитие научных исследований гипнотических явлений идет так медленно. Приведем цитату из Кларка Л. Халла, чья книга «Гипноз и внушаемость» вышла в 1933 году и, можно сказать, ознаменовала конец донаучного и начало действительно научного исследования предмета. Вот что он пишет: «Все науки одинаково произошли от магии и предрассудков, но только гипноз так медленно освобождался от «зловещих» ассоциаций своего происхождения. Ни одна не была такой медлительной в приобретении действительно экспериментального и истинно научного характера… Кроме того, медленное развитие науки о гипнотизме особенно поразительно, если вспомнить, что практически с самого начала гипноз был определенно экспериментальным явлением. Не только это, но и экспериментирование было непрекращающимся и широко распространенным в течение того периода, когда другие отрасли науки добились величайших из когда-либо известных достижений. В этом случае, как и во всех остальных, парадокс исчезает с полным знанием сопутствующих обстоятельств… главным мотивом на протяжении всей истории гипнотизма был медицинский, заключающийся в лечении человеческих болезней. Вряд ли можно придумать худший метод для установления научных принципов среди крайне неуловимых явлений… Задача врача — излечение наиболее быстрым из возможных способов, с использованием более или менее совместно любых и всех средств, имеющихся в его распоряжении. В таких ситуациях нелегко вывести общие законы, которые предусматривают изменение одного показателя за один раз».
Весьма важным моментом, который подчеркивается Халлом снова и снова и которого недоставало в ранних работах по гипнозу, является понятие контролируемого эксперимента. Это понятие представляет собой почти универсальное требование в науке, а метод, лежащий в его основе, Джон Стюарт Милл сформулировал так: «В случае, если исследуемое явление встречается, и в случае, когда оно не встречается, все условия являются общими, кроме одного, имеющегося только в первом случае, то условие, которым отличаются оба события, будет являться действующей силой, или причиной, или необходимой частью причины явления».
Чтобы доказать необходимость контролируемых экспериментов, давайте в качестве примера возьмем проблему эффективности психотерапии. Большинство исследователей для выяснения эффективности использования психоанализа и других видов психотерапии в формировании ремиссии невротических симптомов брали группу серьезно больных людей. Им предлагался конкретный тип терапии; в конце курса лечения, растягивавшегося на несколько лет, устанавливалось, сколько пациентов было вылечено, у скольких наступило улучшение, сколько осталось практически в первоначальном состоянии, и у скольких наступило ухудшение. Это было всеобщей, но ни в коем смысле не убедительной, практикой. Предположим, мы установили, что 70 процентов наших пациентов после четырех лет лечения выздоровели. Улучшение их состояния могло быть обусловлено лечением, но могло произойти и по ряду других причин. Мы только тогда можем быть уверены в том, что причиной выздоровления стало именно лечение, когда имеем контрольную группу, т.е. группу пациентов с подобными болезнями, которая не получала психотерапию, назначенную экспериментальной группе. Если в контрольной группе число случаев, в которых не наступило улучшение, такое же, как и в экспериментальной, то мы действительно имеем основание считать, что психотерапия была эффективной.
В книге «Психология: польза и вред» я привел два факта. Первый состоит в том, что подобным образом не был выполнен ни один эксперимент и что в пятидесяти (или около того) опубликованных работах по эффективности психотерапии никто не использовал контрольную группу. Я также указал, как на примере историй болезни пациентов можно было продемонстрировать, что у пациентов-невротиков наступало существенное улучшение просто с течением времени, безо всяких видов психотерапии. В действительности это улучшение можно выразить в виде формулы. Если мы обозначим процент достигнутых улучшений как X, а число недель, прошедших без лечения психотерапевтического типа, как N, то X = 100(1 — 10–0,00435N).
С использованием этих данных было выяснено, что объявленное психотерапевтами улучшение после лечения оказалось не большим и не меньшим, чем то, которое было получено вообще без лечения.
С тех пор правильный эксперимент был зарегистрирован в Калифорнии. Равнозначные группы страдающих невротическими заболеваниями людей, соответственно, получали и не получали терапевтическое лечение. Результат эксперимента практически полностью совпал с моим предыдущим заключением. Улучшение в группе, получавшей лечение, было значительным, но и в той группе, в которой лечение не проводилось, улучшение было таким же. Не будь такой контрольной группы, создалось бы ошибочное впечатление, что улучшение наступило благодаря психотерапии. Нельзя со всей строгостью утверждать, что ошибочные выводы такого рода столь часто встречаются в работах по гипнозу, психотерапии и так далее, по причине клинической склонности заинтересованных экспериментаторов. Желание помочь несчастному пациенту, страдающему невротическими и другими симптомами, сильнее стремления к научному знанию — единственной вещи, благодаря которой мы сможем оказать действенную помощь. У больных людей существуют, вероятно, внутренние проблемы, связанные с воздержанием от лечения, но не следует забывать и о существовании нравственных проблем, связанных с назначением лечения, эффективность которого не известна, не доказана и сомнительна. Вправе ли психотерапевт требовать от своего пациента значительных затрат времени, энергии и денег, связанных с психоанализом, если он не имеет никаких доказательств, свидетельствующих о том, что лечение будет более эффективным, чем отсутствие лечения вообще? Каким бы ни был правильный ответ на этот вопрос, читатель может захотеть поразмышлять над многими параллелями и сходствами в развитии месмеризма и психоанализа. В обоих случаях в качестве основателя культа — сильная личность, большая группа учеников, фанатично преданных продвижению доктрины учителя, разделение и образование различных школ, формулировка необычных, нетрадиционных и невероятных теорий на основании крайне сомнительных данных. В обоих случаях — сообщения о достижении излечения, и в обоих случаях — отсутствие контролируемого эксперимента, единственного средства, способного подтвердить сделанные заявления. Соединится ли фрейдистское либидо с чувственным восприятием в груде отвергнутых гипотез, для которых наука не нашла применения, покажет только будущее.
