Уильям Рамсей. В области изучения древностей Нового Завета существенный прорыв был достигнут в конце XIX — нач. XX вв. Осуществил его, в сущности, один человек — Уильям Рамсей (1851—1939), который начал работы в Малой Азии в 1881 г. как специалист по античной истории. Выбор района не был случайным. Греческие города побережья слышали проповеди Павла (который, видимо, считал Эфес главным после Иерусалима центром христианства). Здесь помещались «Семь церквей Азии» — быстро развивающиеся общины конца I в. Во II в. христианство сохранит силу, из всех христианских провинций, именно в них, и малоазийские общины будут лучше остальных представлены на первых вселенских соборах. Впоследствии население Малой Азии обеспечит расцвет Византии и сдерживание кочевников вплоть до поражения под Манцикертом в 1071 г.
Рамсей поставил перед собой задачу доказать реальность сообщений евангелиста Луки (которого считал великим историком) о миссионерских странствиях апостола Павла, описанных в «Деяниях апостолов» (Ramsay, 1896). Это было в духе времени: Шлиман, искавший примерно тогда же Трою, исходил из сходной посылки, только источником ему служила «библия античности» — «Илиада». В работах 1881—95 гг. Рамсею удалось заложить основы таких важных направлений, как изучение взаимной зависимости древностей иудаизма и раннего христианства; истории распространения христианства в Малой Азии; следов монтанизма и взаимоотношений язычества с христианством. (Ramsay, 1895— 97).
Находки Рамсея настолько интересны, что заслуживают специальных экскурсов. Пожалуй, самая знаменитая связана с доказательством реальности существования одного из борцов с «ересями» первых веков — епископа Аверкия. Среди многочисленных чудес в «Acta Sanctorum» есть рассказ о епископе города Иераполя (Фригия), Аверкии Марцелле: бесы похвалялись заставить его совершить путешествие в столицу языческой империи, Рим, и внушили дочери императора Марка Аврелия, что лишь Аверкий может спасти ее от недуга. Император вытребовал епископа и тот, избавя девушку от беса, приказал последнему отнести в Иераполь каменный языческий жертвенник, на котором и высек свою эпитафию. Текст эпитафии, приведенный в житии, был весьма пространным и имел явные признаки литературного происхождения, хотя сообщалось, что он списан с подлинного камня гробницы. К V— VI вв., когда составлялись тексты житий, Аверкий, упомянутый также Евсевием в «Церковной истории» как противник монтанизма (ЦИ, 5.16,3), был, конечно, уже легендарным персонажем.2 Содержание эпитафии рисовало Аверкия сторонником единства церкви: он упоминал, например, что нашел обряды крещения и литургии едиными у всех христиан, от Евфрата до «златообутой царицы» (Рима). Хотя имелись серьезные аргументы в пользу аутентичности текста, большинство критиков воспринимали ее как более позднее теологическое сочинение, мало вероятное для реального надгробного памятника II в.3
Однако в 1881 г. Рамсей обнаружил надгробие некоего Александра († 216), на котором начало и конец эпитафийной формулы точно соответствовали тексту жития. А через два года (1883 г.), при исследовании бань у горячих источников южнее Иераполя были найдены (трудно поверить!) — два вторично использованных фрагмента той самой надписи, которая приводилась в житии епископа Аверкия Марцелла (сейчас в Музеях Ватикана). Большинство ученых признало подлинность обнаруженных фрагментов и приводимого в житии текста. Его формула теперь уже не кажется необычной. Многие фригийские надгробия III в. несут сходный текст; не представляется чрезмерно странным и подробное публичное изложение вероисповедания, хотя оно по-прежнему выглядит слишком литературным (текст, видимо, был сразу предназначен для назидания и, возможно, даже копирования). Дата надгробного камня не должна быть много позже 190 г., поскольку Аверкий указывает в надписи, что создал его при жизни. Это пока самая ранняя идентифицированная христианская надпись.4
Через два года после открытия надписи Аверкия были обнаружены (как считают некоторые авторы) и следы деятельности его противников, монтанистов. В северной Фригии, в долине реки Тембрис Рамсей нашел эпитафии, содержавшие непривычную для других текстов формулу открытого обращения к единоверцам: «христиане — христианам». При этом тип надгробий был совершенно языческим, а датировались они между 224 и 270 гг., лишь изредка заходя в IV в. Собрав достаточно надписей, ученый увидел, что они однотипны. Кроме имен, обычно включен запрет вносить в гробницу тела тех, кто не упомянут в эпитафии. За нарушение угрожал значительный штраф в пользу владельца и, кроме того, «ответ перед Богом», «перед живым Богом», «перед Богом-судьей», иногда пространнее: перед тем, «кто будет судить в будущем живых и мертвых». Некоторые признаки позволяли отнести к христианским эпитафии и без вероисповедной преамбулы. Кое-что удалось узнать об организации церкви.5
Отразившиеся в текстах народные верования привели Рамсея к выводу, что, хотя памятники принадлежат христианам, но позволяют говорить об отсутствии существенного разрыва между культурой античной и христианской. Многочисленные и самостоятельные общины в III—IV вв. сохраняли в быту яркие черты язычества (в одном завещании упомянут обычай разбрасывать на могиле розовые лепестки; об умершем можно сказать, что его «сдул с земли ветер», и т.д.). В надписях фигурируют подчас иудеи, среди которых есть члены семей правителей Фригии; чувствуются тесные связи между христианскими и еврейскими общинами. На основе надписей из района Эвмении с датами до 310 гг. (т.е. охватывавшими и годы преследований), Рамсей в работах 1888—89 гг. старался доказать, что имперские поместья северной Фригии были центрами монтанизма (см. выше). Это признается не всеми учеными, однако остается вполне вероятным.6
Эпиграфика долго оставалась наиболее привлекательной сферой для историков раннехристианских древностей и ей отдавали должное буквально все исследователи. В 1895 г. бельгийский ученый Франц Кюмон опубликовал каталог христианских надписей Малой Азии, их было 463 (роль Рамсея, однако, была несправедливо преуменьшена). К 1923 г. откроют 2000 надписей, охватывающих период от эпохи Аверкия, то есть ранее 216 г., до 1460 г. (семью годами позже падения Константинополя).7
В 1928 г. ученик и преемник Рамсея В.М. Кальдер (опубликовал 1 том свода памятников Малой Азии, где уточнил расположение «священных городов» монтанистов на реке Меандр — Пепузы (Беликли) и Тимиона (Ук Кайю).8
К 1939 г. Кальдер опубликовал четыре тома «Памятников», которые еще успел увидеть Рамсей. Но дни громких открытий христианских древностей Малой Азии были, видимо, позади — в следующие полвека здесь только накапливались материалы (к 1990 г. было учтено уже более 100 объектов); в последнее время все чаще высказываются сомнения по поводу интерпретации «древностей монтанизма». Ученые-протестанты иногда противопоставляют раннехристианские памятники Фригии, как источник сведений о церкви древнейшего периода, римским катакомбам — в чем, вообще говоря, нельзя не видеть преувеличения. В течение XX в. они действительно приносили все новые факты о жизни местных общин, но стремление непременно трактовать памятники как монтанистские может отрицательно сказаться на критике источников.9
Рамсей был не просто увлеченным исследователем, но и своего рода проповедником. Подобно де Росси, он понял, что история древностей в будущем может и должна рассчитывать на широкую поддержку общества. Он не только читал доступные широкой публике лекции, но и публиковал их в виде книг. Вскоре его труды «Святой Павел: путешественник и римлянин», «Послания к Семи Церквям», а более всего «Города и епископства Фригии» и «Церковь в Римской империи до 170 года» — стали очень популярны.10
Метод Рамсея и его последователей был прежде всего иллюстративным. Не находя прямых археологических доказательств деятельности апостола, они стремились как бы снабдить каждый известный факт Писания археологическим комментарием, итогом практической проверки имен, топонимов, зданий, дат и т.п. — чтобы показать общую достоверность текста как источника и тем самым указать на вероятность описываемого. Например, события жизни Павла, известные из «Посланий» и особенно «Деяний» с их подробным итинерарием, происходили во многих местах, давно отмеченных церквями и часовнями вдоль всего побережья Средиземного моря, от сирийской деревни Каукаб, где он обратился по дороге в Дамаск, до Мальты (где, как считалось в средневековье, он высадился после кораблекрушения). Однако, подходя строго археологически, невозможно определить, действительно ли Павел побывал во всех описанных местах.
Конечно, сотни собранных памятников и надписей римского времени локализовали посещенные Павлом Антиохию Писидийскую, Иконию, Листру и Дервию, места нахождения которых были давно забыты, и восстановили пройденный им путь (Деяния 13—14; Рамсей полагал, что Павел и Варнава путешествовали через южную Галатию по вполне определенной римской дороге, Виа Себаста). Позднее открыли Эфес с великим храмом Артемиды, где, как полагают, Павел провел 2-3 года (19:1-41) и Филиппы, с которых началась миссия Павла в Европе (16:12-40). Однако, чтобы «привязать» текст к изучаемым памятникам, приходилось идти на немалые натяжки.11 Лишь некоторые находки были действительно важны в хронотопографическом отношении. Французский археолог Эмиль Бурже, разбирая в 1905 г. эпиграфические фрагменты из Дельф, нашел четыре фрагмента плиты с рескриптом императора Клавдия к проконсулу Ахайи Юнию Галлиону. В Писании действительно упомянут проконсул Галлион, встречавшийся с апостолом Павлом. Это установило точную дату его проконсульства (апрель 52 — апрель 53 г.), подтвердив «Деяния» в части пребывания Павла в Ахайе (осень 51—конец 52 г.). Еще поразительнее была надпись из Коринфа, упоминавшая «Эраста эдила», или надзирателя за городским рынком (не того ли, которого называет Павел: «Приветствует вас Эраст, городской казнохранитель» — Римлянам 16:23). В городе Филиппы, который успешно исследовал Шарль Пикар, в первый же сезон (1914) на вратах прочли текст, оказавшийся вариантом апокрифического письма царя Авгаря к Иисусу.12
