Путешествия Гертруды Белл. Бин Бир Килиссе. Возвращаясь в Малую Азию, нужно отметить, что успехи именно здесь, где более тысячи лет билось сердце христианского мира, вдохновили многих. С ним сотрудничала французская школа в Афинах, австрийские и американские ученые; многолетнюю программу «археологических путешествий» при поддержке из Стамбула начали немцы, пользовавшиеся по политическим мотивам в Турции особыми правами. Но Малая Азия оставалась опасным местом (например, немецкий путешественник и собиратель древностей Карл Буреш умер в 1896 г. в Лидии от малярии просто потому, что находился в слишком отдаленной деревне). Тем удивительнее появление на этой арене исследователя-женщины. Гертруда Белл (1869— 1926) — типичная героиня викторианской эпохи, когда престиж женщины быстро возрастал благодаря подвигам самоотверженного служения в медицине, науке, революционной и политической борьбе. Обладая независимым состоянием и дипломатическими связями, Белл работала как сестра милосердия в сербской армии на Балканах, посетила в 1892 г. посольство в Тегеране, выучила персидский и арабский. Сегодня дипломатическая карьера была бы ей обеспечена, но в те годы она была невозможна, и Белл, после смерти жениха, целиком посвятила себя Востоку. Она была среди немногих европейцев, которые понимали язык друзов Хаурана и оказала неоценимую помощь Ричарду Вулли в «Уре халдеев». Но еще раньше, в 1905 г., судьба свела ее с Рамсеем. Для истории христианских памятников их встреча не менее примечательна, чем свидание Стэнли и Ливингстона в исследованиях Африки (Bell, Ramsay, 1909).
Рамсей, вернувшись в Азию в 1899 г., работал тогда в Бин Бир Килиссе — одном из самых удивительных мест христианского строительства. Это плато, окруженное тремя горными хребтами, в 160 км восточнее Иконии. Центр района — город Барата (V в.) окружен остатками церквей и монастырей. Оказалось, что местность была заселена с V в. по рубеж XI—XII вв. (в переводе ее турецкое название означает «Тысяча и одна церковь»). Их, правда, насчитывалась не тысяча, но все-таки несколько десятков (до 60), хотя многие относились к позднему периоду освоения — 850—1100 гг. В то время как раз стали известны работы Гзелля в Нумидии (см. ниже); Белл заинтересовалась христианской архитектурой и не была разочарована. Ее поразило сходство церковных планов, причем не только самые общие черты (базиликальность, выделение сакристии), но и размещение алтаря в восточном конце храма в огороженном пространстве, окруженном низким барьером, и другие, казалось, частные, совпадения.
Бин Бир Килиссе, действительно, было раем для историка архитектуры. Здесь прослеживалось все развитие ранних христианских зданий: от базилик V в. к крестообразным церквям, ориентированным на постройки Юстиниана в Константинополе, а затем к купольным (крестообразным и октагональным) храмам X в. В монастырях еще видны были длинные линии дормиториев времен Юстиниана, трапезные, залы собраний и огромные прямоугольные дворы, окруженные зданиями, включая церковь. Увы, Белл и Рамсей приехали как раз вовремя, чтобы наблюдать процесс «вторичного освоения» плоскогорья. На их глазах население, занимая земли, разрушало остатки зданий. Средств на полное изучение и фиксацию памятников не было, приходилось довольствоваться осмотрами, общим описанием и съемкой. Для подробных исследований требовалась финансовая поддержка, «а ведь деньги были не там», замечает меланхолически современный историограф У. Френд. Кносский дворец на Крите, города Греции минойского периода, только что открытые Судан и Нубия впитывали средства, как губки. Недаром даже ученики Рамсея, Кальдер и Андерсон, не смогут продолжить работ по изучению церковной архитектуры Анатолии.
А ведь внутри Малой Азии скрывались и другие, не менее интересные, раннехристианские районы. Один из них открыл науке Густав Мендель в Каппадокии, в 85 км западнее Кесарии. Здесь, в скалистой труднодоступной местности, в вулканических горах оказались высеченными монастыри и церкви. Этот странный район давно привлекал европейцев. Еще в XVIII в. Поль Лукас рассказывал о плато, «покрытом пирамидами, округлыми каменными сводами и отдельными кратерами». Описание больше подошло бы для пейзажа лунного, чем земного — немудрено, что Людовик XV ему не поверил. С конца иконоборческого периода (843 г.) и до XIII в. здесь строили часовни и церкви, покрывая стены яркими фресками с неожиданными композициями. В XX веке исследование скальных комплексов Каппадокии, сначала определенных исключительно как монастырские, уже не прерывалось. Архитектура, особенно с точки зрения ее литургических функций, весьма отличная от константинопольской, дает пример замкнутого развития однажды приобретенных форм под воздействием заказа и местных служебных потребностей. (См. гл. VI).
В целом открытие «христианской Малой Азии» имело огромное стимулирующее значение. Именно здесь впервые был поставлен вопрос: можно ли изучить по церковным древностям почти неизвестный мир бесчисленных «неортодоксальных» направлений в религии, из которых, собственно, и складывалась жизнь христианства в первые века и которые «большие» церковные миры — католичество и православие — позднее станут называть еретическими или сектантскими. Полученный ответ был явно положительным. Материалы Малой Азии показали, что христианство дало народам Азии и Африки формы для самовыражения, творческий простор. Оно стало важным стимулом сложения многих самобытных культур, среди которых такие, как сирийская и коптская.15
