Личность и обусловливание

Однако при расширении теории Павлова мы потеряли одно связующее звено между возбуждением и торможением, с одной стороны, и личностью — с другой. Хотя его предчувствие, что истерия и избыточное корковое торможение связаны, базировалось просто на разумной аналогии, тем не менее оно обеспечило связь между этими концепциями. Представляется, что между торможением и экстраверсией или между возбуждением и интроверсией нет прямой связи. Обеспечение такой связи станет последней задачей этой главы, но чтобы сделать это, мы должны пойти несколько обходным путем.

Павловская теория обусловленности требует для обучения полной близости. Объединение в пару обусловленного и необусловленного раздражителей и полная возможность совместного их применения дадут желаемый эффект ассоциации обусловленных раздражителей с рефлексом или ответом. Однако это кажется противоречащим самому основному принципу человеческого обучения, так называемому закону эффекта, согласно которому обучение имеет место только при наличии поощрения или наказания. Типичным экспериментом, иллюстрирующим закон эффекта, является так называемый ящик Скиннера, получивший свое название в честь известного американского психолога, которому принадлежит пальма первенства в его создании. По сути, это звуконепроницаемый ящик со стеклянной крышкой. Он совершенно пуст внутри за исключением небольшого подвижного рычага на дне и выемки, расположенной рядом с рычагом. В этот ящик помещается голодная крыса. Обследуя ящик, она случайно нажимает на рычаг, связанный проводом с хранилищем пищи таким образом, что в выемку падает небольшая порция пищи. Крыса быстро съедает ее и вскоре обучается нажимать на рычаг для получения следующих порций. Разница между экспериментами Скиннера и Павлова состоит в следующем. В эксперименте Скиннера выученный ответ, то есть нажатие рычага, является инструментальным в отношении вознаграждения. Иными словами, крыса вознаграждается за совершение этого конкретного действия. В эксперименте Павлова выученный ответ, то есть слюноотделение, никоим образом не является инструментальным относительно получения пищи: животное получало бы столько же пищи, даже если бы оно никогда не научилось выделять слюну в ответ на обусловленный раздражитель. Поэтому эксперименты по типу Скиннера часто относят к «оперантному обусловливанию», тогда как вариант Павлова — к «классическому обусловливанию». Следует отметить еще одно различие. «Оперантное обусловливание» имеет дело с обусловленными ответами, вовлекающими мышцы и кости, тогда как ответы, связанные с «классическим обусловливанием», используют секрецию желез и другую деятельность, связанную скорее с деятельностью вегетативный, нежели центральной нервной системы. В несколько других выражениях «оперантное обусловливание» вызывает преднамеренные действия, а «классическое обусловливание» — по большей части непроизвольные действия.

Многое можно сказать в пользу той точки зрения, которая утверждает, что эти два типа обучения имеют много важных различий и что законы, согласно которым они работают, никоим образом не идентичны. Не станем вникать во все детали этого вопроса, отметим лишь, каким образом эти два различных типа обучения дополняют друг друга и участвуют в приобретении различных типов навыков человеческим детенышем по мере его роста.

В общем, существует два различных типа деятельности, которым должен научиться маленький ребенок. Овладение первым видом деятельности сравнительно легко объясняется на основании закона эффекта. Младенец должен научиться, например, сосать грудь матери. Он решает эту задачу почти так же, как крыса решает задачу в ящике Скиннера. Случайные движения головы и рта, возможно, в некоторой степени направляемые матерью, дают молоко и уменьшают чувство голода, точно так же, как нажатие рычага выдавало порцию пищи в случае с крысой. Несколько повторений дают младенцу возможность заучить последовательность событий и пользоваться этим оперантным обусловливанием для утоления голода. Это может служить прототипом множества различных типов деятельности, при которой то, чему индивидуум научился, приносит ему непосредственную и немедленную пользу. Успех оперантного обусловливания обеспечивается законом эффекта.

Однако существует множество действий, которые могут быть приятны и полезны сами по себе, но не разрешены обществом. Примером может послужить неразборчивое детское мочеиспускание и опорожнение кишечника. Для старших детей и взрослых мы можем использовать в качестве примера бесконтрольное высвобождение агрессивных и сексуальных побуждений. Трудность контролировать то, что часто называется чьей-то «животной натурой», вошла в пословицы. И это чудо, что подобный контроль вообще может осуществляться. Оперантное обусловливание и закон эффекта здесь нам не помогут.

Как же в таком случае может осуществляться процесс социализации? Достаточно краткий ответ состоит в том, что обусловливание, по Павлову, необходимо в качестве дополнительной переменной. Неприятные автономные отклики, такие как боль и страх, в процессе обучения становятся обусловленными антиобщественной деятельностью, и индивидуум, не вовлекаясь в эту антиобщественную деятельность, получает немедленное вознаграждение в виде ослабления болезненных автономных откликов. Может быть, эту концепцию трудно понять сразу, и пример поможет сделать ее более ясной.

Давайте возьмем маленького бурого медвежонка. Как и ребенок, он должен научиться двум видам деятельности: той, которая немедленно приносит ему пользу, и той, на которой общество должно настаивать как на условии выживания. В качестве примера первого типа деятельности давайте возьмем обеспечение пищей. Медведица-мать должна научить его, что ягоды голубики пригодны в пищу. Трудности у нее при этом очень небольшие — просто взять детеныша за загривок, отнести в ближайшие заросли голубики и забросить его в них. В ходе своих слегка некоординированных попыток выбраться из кустарника он случайно раздавит несколько ягод своими лапами и рефлекторно их оближет. Вознаграждение в виде сока голубики с помощью «оперантного обусловливания» обеспечивает то, что с этого момента он будет старательно искать голубику.

Однако у медведицы-матери есть другая, гораздо более трудная задача. Медведь-отец, имея некоторые каннибальские наклонности, не хотел бы ничего лучшего, чем мясо своего сына. Единственный способ, которым мать может защитить его, состоит в том, чтобы научить его взбираться на ближайшее дерево всякий раз, когда она подаст ему знак о приближении отца. Она должна также научить его оставаться на дереве до тех пор, пока не получит знак о том, что все спокойно.

Вряд ли медведица может объяснить эти вещи медвежонку, а перед ней встает дополнительное затруднение: он считает, что жить на земле намного интереснее, чем влезать на дерево и сидеть там. Это очень скучно и противоречит его воле. Но, будучи, как большинство животных, хорошим психологом, медведица-мать начинает выполнение своей задачи почти в соответствии с тем, что диктует павловское обусловливание. Взяв малыша за загривок, она несет его к ближайшему дереву, очень громко рычит, а затем больно кусает. Удивленный медвежонок, испытывая боль, пытается убежать от своей вдруг ставшей агрессивной матери, и вскарабкивается на дерево. Немного погодя, он пытается спуститься на землю, но мать приходит в ярость и снова больно кусает его, заставляя подняться наверх. Наконец, она дважды кричит, в знак того, что опыт закончен, и медвежонок может спуститься вниз. Вся процедура повторяется несколько раз, пока в конце концов медвежонок не выучивает урок, а бдительность его матери способна защитить его от основных инстинктов отца. Малыш настолько хорошо заучивает урок, что когда мать решает, что он уже достаточно взрослый, чтобы защититься самостоятельно, она просто отправляет его на дерево сигналом тревоги, а затем уходит, оставляя навсегда. Медвежонок настолько хорошо обусловлен слезать вниз без ее разрешения, что может оставаться на дереве часами и даже целыми днями; пока в конце концов голод не сгонит его вниз.

Что же происходит в этом случае? Соединив в пару предупредительный сигнал (условный раздражитель) с болезненным укусом (безусловный раздражитель), мать устанавливает обусловленный рефлекс, при котором предупредительный сигнал вызывает у медвежонка сильное чувство страха. Избавиться от этого чувства можно только при помощи действия, которым он был обусловлен, то есть влезть на дерево. Таким образом, обусловленный автономный ответ становится посредником для закона эффекта — вознаграждение, которое получает медвежонок за подчинение общественным законам своего клана — это скорее ослабление беспокойства, чем любое другое внешнее вознаграждение. Почти то же самое происходит, когда он находится на верхушке дерева и хочет спуститься прежде, чем получит сигнал «все спокойно». Начиная спускаться с дерева, он сталкивается с раздражителями, которые стали обусловленными вследствие его прошлого опыта (болезненные укусы его матери). Следовательно, обусловленный ответ, то есть страх или беспокойство, становится все сильнее и сильнее, и в конце концов медвежонок снова лезет вверх, чтобы обеспечить свою безопасность.

Это объяснение поведения медвежонка может показаться слегка странным, но оно является хорошим экспериментальным доказательством основных теоретических моментов. По общему согласию эксперименты проводились на крысах, а не на медведях (даже американские факультеты редко бывают достаточно хорошо оснащены, они не способны предоставить несколько сотен медведей для выполнения и защиты выпускниками кандидатских диссертаций). Тем не менее общая картина того, о чем идет речь, вероятно, достаточно точна и способна выдержать тщательную критическую проверку.

Теперь мы достигли того момента, когда можем рассматривать обусловливание как неотъемлемую основу социализации. Когда религиозный человек говорит о совести как о сдерживающем факторе для злоумышленника, психолог будет говорить о процессе обусловливания как о факторе, ответственном за наличие совести в сознании злоумышленника. Аналогично этому, там, где Фрейд приписывает бескорыстность и духовную деятельность супер-эго, происходящему от родительского обучения и примера, психолог будет рассматривать обусловливание по теории Павлова как средство достижения этой цели. Между религиозным, павловским и фрейдовским подходами нет принципиальной разницы. Главное различие состоит в том, что ни фрейдовский, ни религиозный подходы не предоставляют экспериментально проверяемой гипотезы, способной дать нам точный метод, при помощи которого достигается конечный результат социализации. Возможно, черная девочка Шоу могла за 25 секунд разработать проверяемую теорию, но ее довольно агрессивное поведение, означающее очень истеричную и экстравертированную личность, заставляет усомниться в том, что она в достаточной степени представляла себе значение процесса социализации.

Теперь мы достигли того момента, когда, как и было обещано, можем связать воедино процесс обусловливания, с одной стороны, и экстраверсию-интроверсию — с другой. Начнем с известного факта баланса возбуждения-торможения, различий, которые проявляются в разной степени способности к обусловливаемости. Имея в качестве исходных данных то обстоятельство, что некоторые люди обусловливаются легче других, предположим на время, что все люди подвергаются одинаковым процессам социализации. Тогда из нашей общей теории будет следовать, что те, кто наиболее трудно поддаются обусловливанию, должны быть относительно недосоциализированными, тогда как те, кто относительно легко поддаются обусловливанию, будут, используя сравнение, сверхсоциализированными. Следовательно, на основании нашей теории, сверхсоциализация и интроверсия должны идти вместе, как и недосоциализация и экстраверсия. Так ли это в действительности? Экспериментальные доказательства не настолько обширны, как хотелось бы, но в той степени, в которой существуют, они определенно поддерживают это мнение. Давайте снова посмотрим на наших невротических экстравертов и интровертов, разделенных, соответственно, на группы истериков и дистимиков, поскольку в них мы видим чрезвычайную степень определенной качественной характеристики экстравертов и интровертов в целом. Близкими к истерикам, но даже более экстравертированными, согласно результатам их тестов, являются так называемые психопаты. Это люди, характеризующиеся почти полным отсутствием общественной ответственности. Многие из них — патологические лгуны, обманывающие почти по предпочтению, несмотря на то, что будут несомненно разоблачены. Другие совершают кражи, невзирая на неизбежные последствия. Некоторые уходят в самовольные отлучки и нарушают другие правила и положения беспредметно и назло тому, что будут неизбежно изобличены и наказаны. В целом психопаты кажутся в этом отношении полностью утратившими совесть или супер-эго, делающими возможной цивилизованную жизнь. Довольно типично, что на основании экспериментальных тестов они как группа труднее всех поддаются обусловливанию и наиболее экстравертированы. Истерики также склонны к недостатку сильного «внутреннего света», который был бы им руководством к действию. Ими легко управляют мгновенные страсти, плохие компании или уставы небольших групп, членами которых им случается быть. Хотя они и менее экстремальны, чем психопаты, тем не менее могут справедливо считаться недосоциализированными.

Группа дистимичных характеризуется совершенно противоположными свойствами. Там, где истерики и психопаты стараются «уйти с добычей» при каждой возможности и часто даже при условиях, когда разоблачение неизбежно, типичный дистимичный тип не только не участвует в антиобщественных действиях, но и чрезвычайно обеспокоен малейшим нарушением общественных норм морали, от которых другие отделываются простым пожатием плеч. Если психопат может без колебаний совратить свою девушку или в угоду прихотям пойти на двоеженство, типичный дистимичный человек будет бесконечно беспокоиться по поводу этических последствий одного невинного поцелуя. Даже сравнительно мелкие грешки могут привести его к совершенно чрезвычайным способам искупления, таким как навязчивое мытье рук сотни раз в день для того, чтобы очиститься от относительно незначительного правонарушения. Неудивительно поэтому, что главной характеристикой экстраверта является предпочтение действия, а не размышления, тогда как типичный интроверт предпочитает размышление действию. Акцент процесса социализации приходится в основном на запрещение действия, на отказ от агрессивных или сексуальных действий того или иного рода. Следовательно, интроверт — сверхсоциализированный человек, очень хорошо усвоивший этот урок, — склонен обобщать это правило на все действия и предпочитает искать спасение в собственных мыслях. Напротив, типичный экстраверт, не обращая внимания на уроки процесса социализации, предпочитает немедленное удовлетворение своих порывов посредством действия.

Такова общая картина, вырисовывающаяся из теории Павлова и современных исследований. Потребуется расставить еще много точек над i, прежде чем мы будем уверены в точных взаимосвязях, достаточно подробно описанных выше, однако, думается, основной контур картины не потребует какого-то серьезного пересмотра. В любом случае содержание данной главы послужит демонстрации того, как измерения личности могут быть связаны с фундаментальными психологическими теориями, которые, возможно, далеки от более очевидных тестов, описанных в последней главе. Похоже, что именно в дальнейшем прогрессе таких фундаментальных измерений заключается наибольшая перспектива расширения наших знаний о личности.

Предыдущая | Оглавление | Следующая


Религия

Биология

Геология

Археология

История

Мифология

Психология

Астрономия

Разное